Читать Соль на губах - Алексей Волконский

Он появился в этом городе не потому, что хотел. Поезд остановился на полпути между "вчера" и "куда-нибудь", и ему ничего не оставалось, кроме как выйти. Платформа была облупленной, дождь сентябрьским, а воздух такой, будто им никто не дышал много лет. Ни таблички, ни расписания, ни названия станции. Только ржавый киоск с засохшими газетами за стеклом, где на обложке была девушка, смотрящая в точку за пределами времени.

Город не говорил, что он ему рад. Но и не гнал. Это был город без вокзала: из него нельзя было уехать.

Он пошёл наугад, мимо фонарей, свет которых дрожал, как руки старика. Улицы были узкие, словно кто-то пытался спрятать их от карты мира. В каждом окне чьи-то глаза, но ни одного взгляда. Люди здесь двигались медленно, сдержанно, будто в танце, который все давно выучили и продолжают исполнять по привычке, не задумываясь о смысле.

Он снял комнату у женщины по имени Рина. Она не спрашивала имени, не интересовалась, откуда он. Только кивнула и сказала:

– У нас всё стоит, но время течёт. Не бойтесь, это пройдёт. Или не пройдёт.

На стене её квартиры висели часы, которые шли назад. Он спросил, шутя:

– Они неисправны?

Рина ответила:

– Это единственное, что здесь работает честно.

Вечером он вышел на берег реки, которую звали по-другому каждый день. Там пахло солью, хотя до моря было не меньше тысячи километров. В этом городе воспоминания не старели. И когда он стоял на берегу, то почувствовал, как кто-то дышит рядом с ним. Оглянулся – никого.

Только голос в голове прошептал:

«Ты не приехал. Ты вернулся».

Комната, которую он снял у Рины, пахла лавровым мылом, старым деревом и чем-то ещё – едва уловимым, как дыхание на стекле. На потолке был трещиноватый узор, напоминающий географическую карту: линии шли от люстры к углам, будто кто-то пытался нарисовать путь к бегству – и не нашёл его.

Каждое утро здесь начиналось не с рассвета, а с тишины. Она стекала по стенам, оседала в складках простыней, пряталась в трещинах пола. Он ловил себя на мысли, что просыпается не проснувшись, будто его сознание возвращалось позже, чем тело. И когда оно приходило, всё вокруг уже дышало иначе.

Часы на стене продолжали идти назад. Он начал записывать время: в 8:15 они показывали 8:07, в 9:00 – уже 8:46. День убывал сам по себе, как луна в умирающем небе. Он спрашивал Рину: