Больница Управления общественной безопасности, Пекин
1 мая 1991 года
Мой дорогой Мао,
Сегодня еду мне принесли еще затемно. Я была настолько голодна, что не могла спать дальше, а тут же пошла с миской к окну, где было достаточно света, чтобы разглядеть и зацепить личинки, которые они кладут мне в еду, – скорее для своего развлечения, чем для моего пропитания. И там, на полу, где ночь освещала ночь, я заметила нечто, о чем хотела бы тебе рассказать, нечто, что избавило меня от немоты и заставило наконец к тебе обратиться. Я заметила, любовь моя, что обращаю внимание на свои пальцы, касающиеся палочек, риса, личинок, но не на сами вещи. Мой взгляд был прикован не к тому, в чем я испытывала голод, а к голодающей – самой себе. И тогда я поняла, что изменилась. Я осознала себя. Благодаря бессоннице и лишениям я обрела способность смотреть на мое бытие сверху и издалека, и мое бытие поэтому стало бытием другого, единичным и отдельным. Я поняла, что наконец смогу подвергнуть критике свои недочеты и ошибки, исправиться, оправдаться перед тобой, как перед судьей.
Ты знаешь, что мне всегда было сложно успокоить разум. Я жила недисциплинированно. Мне трудно было проявлять настойчивость, я слишком любила брести своим путем, постоянно переходя с одной дороги на другую, – утром служила Цинь, а вечером Шу [1]. Но в тот момент, в тот долгий и тихий момент я обрела ясность. Я увидела, как черное становится белым, а белое – черным, и, возможно, впервые обрела над собою власть. Старая защита, из которой я давно возвела вокруг себя стены, пала, и со мной осталась только та обнаженная фигура, которую я видела.
Было шоком так столкнуться с собой; таким шоком, что когда я услышала вопль из другой камеры, то подумала, что он мог принадлежать мне. Я чувствовала себя одновременно бесконечно легкой и бесконечно материальной. Миска в моих руках, которая внезапно стала ощущаться, словно булыжник, прошла через мои пальцы, как перо проходит через воздух. Я просто смотрела, как еда, моя драгоценная еда проливается на пол, и с удивлением поняла, что в моей реакции не было ни гнева, ни отчаяния. Я не пиналась, не ругалась, не ползала по полу, собирая упавшее, как отчаянно бы делала еще вчера. Ибо обнаружила, что мне этого больше не надо. Более того, у меня вообще больше не было желаний каждый мой орган был удовлетворен и сыт.
