Одевшись потеплее – на дворе конец ноября – и ощутив привычный душевный подъём перед встречей с озером, я вышла из дома.
Вскоре я оказалась в поле. Благо здесь всё рядом: и поле, и деревенька, и озеро.
Уже подсохшие, высокие травинки полыни и татарника цеплялись за одежду, но мне нравилось их прикосновение. Их запахи и вездесущие заросли так напоминали моё деревенское детство.
Вот и заветный переулочек, длиной всего в сто шагов, и я знаю: сейчас перед моими глазами предстанет это ровное блюдце водной глади.
Да вот и оно – озеро, обрамлённое чёрными, дуплистыми стволами гигантских ив. Их нижние ветви опускались в уже остывшую ноябрьскую воду, и редкие удлинённые листочки игриво шевелились, встречаясь с набегающей волной.
Здравствуй, озеро!
Я пройду по проторенной тропинке вокруг тебя. Я буду смотреть и смотреть на твою гладь. И душа наполнится покоем и радостью.
По другую сторону тропинки прилегали огороды деревенских домов, заботливо огороженные новым частоколом. Чистота и ухоженность берегов радовали глаз. Но что за сооружение посреди новенького частокола?
Что за неприглядное зрелище?
На уровне высоты забора, при такой же ширине, были слеплены коробки и ящики, тряпицы разного цвета, куски поролона – и всё это венчалось ярко-красной тканью-кровлей.
Около «Фрегата» стояла женщина с озабоченным лицом. Догадываюсь: это сердобольная кормилица беспризорных животных.
Тем временем из щели между вертикалями штакетника на меня взглянули два изумрудных прожектора – два радостных, озорных глаза. Следом показалась и вся мордочка.
Знакомьтесь – это Кузя.
Не просто Кузя, а красавчик Кузя.
Красавчиком он был по двум параметрам: по окрасу и по возрасту.
Чёрная, как смоль, шерстка на голове покрывала ушки и пространство вокруг глаз. Эта блестящая чернота спускалась до середины мордочки и упиралась в белую шерстку, переходящую в такую же белоснежную манишку. Розовый носик, яркий от мороза, как ягодка, венчал эту красоту.
Прибавим сюда гармоничность движений Кузи – и мы получим существо, в которое все влюблялись сразу и навсегда.
По человеческим меркам Кузя был мальчиком-подростком лет семи-восьми – тот возраст, когда хочется играть. Играть беспечно и бесконечно.
