– Как же вы теперь, голубушка…
– Чшшш… Мне и без твоих причитаний тошно. Мало того, что пришлось на поминки перекраивать портьеру в траурное платье, да закладывать обручальные кольца, чтобы нанять распоследнюю колымагу. Ступай-ка лучше, двор подмети, пока и эта работа у тебя не уплыла, а после в спальню, натри там пол землей до блеска. Хоть чем-то займись. Упаси, Боже, если кто прознает… Иван мой… Грех на душу……
Каблук ее стоптанной туфельки с силой врезался в прогнившую половицу, обнажив черную дыру.
– Ну, живо, дважды повторять не стану!
Тонкое подвывание Серафимы, единственной горничной, что осталась в усадьбе, эхом прокатилось по опустевшим комнатам. Маленькие лапти зашуршали, торопливо удаляясь в сторону входной двери. Слышно было, как она украдкой вытирает слезы грязным подолом.
Не прошло и девяти дней, как Иван, не выдержав, оставил свою любимую Неточку одну на этом свете. Скромный экипаж выставили на торги, не дав и половины обещанной цены, а прислуга, не дождавшись платы, разбежалась из-под ветхой крыши кто куда.
«Бесприданница – безобманница», – всплыла в голове старая пословица и тут же угасла.
Возле крыльца вдруг скрипнули колеса, послышался грубый голос извозчика, беспокойное ржание запряженных лошадей.
– Здесь Анна Савельевна, никого не принимает! Пустите, барин, косу, больно ведь!
Истошное девичье верещание, глухой удар тела об поверхность.
Дверь с лязгом распахнулась, сорвавшись с петель.
Полумрак дома захватил луч ослепительного солнца, и отбросил на стену огромную и уродливую тень.
– Решили, уберетесь из города в это захолустье после похорон – так не оберетесь дурной славы? Да вас уже каждая собака облаяла, полно прятаться – с, сударыня.
Ехидный голос этот принадлежал Сазонову, офицеру с успешной карьерой, блеску которой не требовал усилий для получения того, чего хотел хозяин: будь то наряды последней моды, поместье с крепостными или же благосклонность в высшем свете.
