Моему деду, папе и собаке
Стоит в дверях, мёртвый как есть. Зенки точит. Кожа бледная – твёрдый шёлк. Щёки ввалились, одежда мешком висит. На себя не похож. Сам не знает, что мёртв.
– Чего ты? – Посмотрела на меня Светка с порога.
– Да ничего. – Я отвернулась от сестры.
– Вылупилась на меня, аж не по себе. В книжку смотри.
– Дура, – буркнула я под нос. Не на неё вылупилась.
Помянули. Вся комната была уставлена остатками торжества. Поминки – это ведь торжество. Торжество смерти над жизнью, а может, наоборот, ведь мёртвые не могут помянуть живых. Светкин муж привёз стол, теперь он занимал почти всю комнату. В раковине томилась грязная посуда, а по подоконникам и шкафам были распиханы недопитые стаканы. За окном стемнело, но мы не включали свет в комнате, только тихонечко теплилась лампа на кухне, не бросая в глаза яркость и не затмевая марева, витавшего в комнате. И не затмевая мертвеца в дверях.
– Надо на могилу сходить, – процитировала я Светке.
– Зачем это? – Сестра недовольно оторвалась от телефона.
– Мама говорила, надо, – я младшая, попробуй, возрази.
– Вот ещё. Я не пойду. Насмотрелась и наслушалась на всю жизнь.
На всю жизнь до самой смерти. «Ты самая младшая, будешь всех нас хоронить» – как сказала бабушка. Умеет поддержать, когда же ещё, как не на похоронах отца.
– Ань, ну хочешь, иди, но я не пойду, правда, в печёнках уже сидит, – пробормотала себе под нос Светка.
Стоит. Он стоит, а не сидит. В дверях. Ждёт, когда мы закроем его в могиле. Запечатаем. Заплачем. Заплачем его до смерти. Запечатаем его слезами. Чтобы не вхожи были мёртвые в мир живых.
Почему ко мне? Пришёл бы к Светке. Она бы мигом на могилу метнулась, а не разглагольствовала бы тут. Она старшая, ей и отвечать. А с меня взятки гладки.
Нет, стоит смотрит. Что, всю жизнь будешь смотреть? Ну смотри, смотри, коли хочешь. Мама умерла почти как пять лет, ты потом её могилу в слякоть истоптал. Каждый день ходил. Неужели и она вот так стояла в дверях, как ты сейчас?
Порог не может переступить. Видимо, не совсем вхож ты в мир живых.
На могилу, опять! А я, может, тоже не хочу. Снова через эти калитки, оградки. Как я поцарапалась о тот крест! Думали, заражение крови. Идёшь по кладбищу, а под ногами земля мягкая и в ней покойники, раз, локоток подожмут, и твоя нога уже поехала, а рука потянулась ухватиться за этот корявый ржавый столбик весь в зазубринах да с отвалившейся голубой краской.
