Старый дом стоял на отшибе сибирского села, скрываясь от случайных взглядов прохожих за кривой черемухой, большими березами и кустами шиповника, будто стыдясь своего упадка. Писатель Арсений Громов выбрал его именно за это, за почерневшие от времени бревна стен, за скрип старых половиц, за пыльные окна, за тишину, которая здесь не давила, а обволакивала и успокаивала, как дым табака из его трубки. Дом был совсем маленький, с покосившимися ставнями, некогда выкрашенными в голубой цвет, но теперь облупившимися до старой, растрескавшейся древесины. Крыльцо скрипело под ногами, словно предупреждая: «Здесь не ждут гостей».
Двор почти полностью зарос бурьяном и крапивой, но кое-где проглядывали следы прошлой жизни: провалившиеся крыши дворовых построек, ржавая калитка, ведущая в никуда, полуразрушенный колодец с деревянным, рассохшимся ведром, покрытым паутиной. За домом возвышалась крутая гора с красивым бором, которую местные называли «больничной горой», а чуть правее шла тропинка к реке. Омут там был глубокий, темный, с водой, похожей на чернила. Арсений любил сидеть на коряге у воды, курить и смотреть, как солнечные блики играют на поверхности воды омута, как плещется мелкая рыбешка, выпрыгивая из воды.
Но самое интересное ждало его внутри дома, на чердаке.
Лестница наверх скрипела так, будто вот-вот развалится. Арсений поднимался осторожно, держа в зубах потухшую трубку. Чердак был завален разным хламом. Чего здесь только не было: старый сундук с истлевшими от времени вещами, пожелтевшие газеты пятидесятилетней давности, разбитые фарфоровые куклы с пустыми глазницами, старая прялка и разбитые глиняные крынки. Нагретый жарким, летним солнцем воздух пах пылью и чем-то сладковато-терпким, наверное, такой запах шел от трав, что были развешены в большом количестве под крышей.
В углу, под слоем паутины и мусора, лежал небольшой деревянный ящик из кедра, больше похожий на самодельную шкатулку. Арсений откинул крышку.
Там лежали старые письма и открытки, какие-то бумаги и ручка.
Да не простая, а чернильный «Паркер» с золотым пером, потускневшим от времени. К слову сказать, Арсению очень нравились старые, чернильные ручки. Он питал к ним самые нежные чувства еще со студенческих времен. Судя по возрасту, ручке было не меньше ста лет. Корпус был черный, с едва заметными царапинами, будто кто-то часто брал ее в руки. Сняв колпачок, Громов с удивлением обнаружил, что перо находится в идеальном состоянии. Он поднес находку к свету и вдруг ощутил легкое покалывание в пальцах.
