Началось все с бабули, вернее с ее инсульта. Бабуля моя считалась женщиной старой закалки, прошла многое, были в ее жизни и развал великой советской страны, и лихие 90-е, кризисы, и даже расставание с мужем, нашим дедом, но ничего из этого бабулю не только не сломило, но и добавило крепости и стойкости. По крайней мере, так мы все думали.
Работала бабуля всю жизнь администратором в типографии, и это было делом всей её жизни. После института она проходила там практику и осталась, вникла в каждый процесс и даже знала все типографские машины. В принципе, она и спасла для нашего города типографию, в 90-е не дала распродать оборудование, предлагала всем дельцам, новым партиям печать листовок и брошюр, и даже директорство, устраивала паи для сохранения работы тем немногим сотрудникам, которые, как и она, бились в трудное время, но не сдавались. Наверное это и дало ей силы преодолеть многое, в том числе и переезд мамули со мной и отцом в другой город, а потом и расставание с дедом.
Дед, в общем-то, не ушел, а просто переселился на дачу. Он не мог найти себя в этом изменчивом мире, и когда страна почила в бозе, и его завод, на котором он был мастером, закрылся, уехал в деревню. Сначала на лето, потом все дольше там оставался, а когда мамуля решила поискать себя в большом городе, остался на даче и больше не возвращался. Он привозил по осени мешок картошки, лука и яблок, но, видимо, общения с бабулей не мог наладить. Так они и жили, зная что есть, но не вместе.
Пришло время пенсии. Бабуля отработала до 65-ти, последние 10 лет при хорошем директоре, типография вернулась под государственное крыло. Бабуле директор понравился, мужик вел работу честно, печатал учебники, книги советских авторов, которые опять стали популярны, и бабуля решила, что с легким сердцем может оставить свою работу, тем более что воспитала настырную и въедливую Веруню, которая до сих пор прибегает ежемесячно для доклада и консультации. Но и на пенсии бабуля оставалась активной. С подругами, которых было довольно много и от литературы и от учительства, она организовала субботние вылазки на природу с обязательными шведской ходьбой по 10 км и добровольную помощь то ветеринарной клинике, то детскому саду. Мои отношения с бабулей были не слишком близкими, вернулись мы в наш городок, когда мне уже шел десятый год, мамуля кинулась с головой в новую работу, открывала филиал банка, а меня подкидывала бабуле, но та тоже активно работала, и мы, как корабли, видели друг друга, но не сближались, чтобы не потерпеть какого-то непредвиденного столкновения. Я был рад проявить самостоятельность и знал, как подогреть суп, почистить картошку, сварить пельмени. И мои женщины, возвращаясь домой, были довольны, и сильно меня не напрягали требованиями. Мамуля с отцом, который тоже вернулся из большого города назад на малую родину, купили квартиру и родили сестренку, а мы с бабулей остались вдвоем. Я был, конечно, внимателен, но как парень о семнадцати лет к своей бабуле, конечно, виделись, но каждый жил своей насыщенной жизнью. Я к тому времени поступил в универ на оператора ИИ и программной подержки, а бабуля стала пенсионеркой со своими заботами. И все же я заметил ее небольшую хандру, когда ушла из жизни ее лучшая подруга Галина Васильевна. Они совместно тянули лямку в типографии, Галина Васильевна была старше бабули, ее наставницей, бабуля за ней ухаживала и берегла, но слабое сердце подвело Васильевну. Бабуля на людях бодрилась и не показывала, как сильно ее это разбило, но ночью я слышал, как она встает, идет на балкон и там плачет. Почему на балкон? А там у бабули было старое кресло, накрытое пледом, высиженное, хорошей потертости, и очень удобное; напротив кресла стоял такой же старый фикус в ведре, круглый год стоял, я даже думал, что он искусственный, и еще будучи десятилеткой отрезал кусочек листика для проверки, но он оказался живым. Я думаю, бабуля с ним и разговаривала в бессонные ночи.
