Читать Неизвестная Россия. История, которая вас удивит - Николай Усков

Наше время называют эпохой «новой серьезности». Сегодня, кажется, даже камни и кусты вопиют о патриотизме, священной памяти и духовных скрепах. Периодически весь наш дом содрогается от истерических стонов и завываний с жалобами, разумеется, в прокуратуру. Поразительно быстро идет процесс обретения всевозможных традиционных ценностей и святынь. Святыни у нас, оказывается, повсюду. Чего ни скажешь, куда ни кинешь неосторожный взгляд – обязательно кого-нибудь обидишь, оскорбишь, перейдешь грани допустимого и – о, ужас – выйдешь за красную черту. Не страна, а храм, не история, а Священное Писание. У нас даже секс мужчины с женщиной – не просто секс, а традиционная ценность, разумеется, тоже священная, будто в Европах как-то иначе размножаются.

При такой напряженной духовной жизни Россия уже должна была превратиться в град Китеж и замироточить. Между тем по количеству брошенных детей она уверенно вышла на первое место в мире. Их, по данным на 2013 год, насчитывается более 650 тысяч, примерно 370 тысяч из них находятся в приютах и до 95 % имеют живых родителей. По употреблению героина и количеству абортов Россия также занимает одно из первых мест в мире. А вот по количеству убийств на 100 тысяч человек мы находимся где-то между Коста-Рикой и Гамбией – на 70-м месте с конца. Я бы назвал это моральным одичанием, сколько бы тысяч православных ни мерзло в девятичасовых очередях к чудотворным реликвиям.

Вот и получается, что «новая серьезность» – это просто старое лицемерие, бутафория, как фальшивые диссертации и научные титулы многих российских депутатов и чиновников. Оказывается, мы живем не в драме, не в литургической мистерии, а в комедии – жанре народном, «низком», площадном. Раньше, чтобы заставить народ веселиться, актеры-мужчины переодевались женщинами, а теперь – докторами наук. Вот смеху-то! И смехом можно было бы ограничиться, если бы статистика, которую я привел выше, не была такой печальной.

Знатоки народной жизни говорят, что «новая серьезность» имеет параллели в субкультуре тюремного мира. Там это называется «блажить». Уголовник, наметивший себе жертву, долго ищет повода для нападения на нее и находит обычно в каких-то незначительных оплошностях, которые якобы страшно оскорбили его самые священные чувства, например любовь к матери. Истерика, в которую уголовник сознательно себя погружает, как в транс, нужна для того, чтобы деморализовать жертву, отвлечь ее внимание, облегчить, а главное – оправдать нападение понятийно.