Дома у меня, между прочим, полным-полно чеков, и в карманах тоже.
Старушечка пошла дальше, помахивая детектором.
Я услышал озабоченное:
– Эти ваши карточки – тоже чеки… не будет денег…
Та же кондуктор-старушечка, тот же троллейбус. Четыре дня спустя.
У старушечки – монолог. Не без яда.
Очки сверкают.
– Их сразу видно – всяких вологодцев, тамбовцев… новгородцев. Тут немцы сели! Заблудились. Я к ним, показываю: платите! А они не понимают. Тут одна подошла – давайте, говорит, переведу. Переводите! – говорю. И она стала переводить. А те как начали возмущаться! А я им говорю – вы не понимаете, где находитесь! Вы в Ленинград приехали, это вам не Европа!… А они в ответ только и знают свое: Швайн, да Швайн…
Троллейбус пошел на вираж, и все покатились.
Из-под колес вырулил невменяемый «мерин» и умчался по синусоиде, по большой кокаиновой дороге.
Салон наполнился криками:
– В который раз!… Как везет, сука такая!… людей же везет!
Я стоял молча, с непроницаемым лицом и смотрел в окно.
На уровне моего пояса ожил сидячий мужчина.
– Во всем виноват водитель, – с горечью произнес он и вдруг ударил меня пальцем в живот. – Правильно?
Я согласился, поводя носом и постигая, что спирта в попутчике все-таки больше, чем солода.
– Снег! – крикнул он скорбно и снова ткнул пальцем, на сей раз в окно, пытаясь заглянуть под колеса. Мимо струился девственно чистый и старчески пересохший поребрик, но тот видел снег. – Будто водитель виноват! Накидают, а виноват водитель.
Он помолчал, подбирая слова.
– Надоело, – сказал он решительно, – не могу больше. Пойду на Кировский завод, не хочу водителем. Водитель всегда виноват. – Он перевел взгляд на кабину, и я представил его в ней, здесь и сейчас. На лице выходного водителя появилась слабая улыбка: – А за рулем сидит мужик – он моментом отхуячит! Нормальный парень. Сорок семь лет.
Я вышел, мысленно меняя пилотов местами.
Автобус, мчится птицей. За рулем пригнулся горный орел.
Я сижу.
Позади – он и она, я их не вижу. Только слышу.
Слышу, как она притворно возмущается:
– Не порти мне прическу! Перестань!…
Я добродушно улыбаюсь: вечная весна. Роден.
Сзади, строго:
– И чтобы помылся во вторник, понял?…