Люди же крайне любопытны. При виде книжки им позарез хочется узнать, про что там написано. А при виде часов – сколько времени. Я нарочно становился так, чтобы они вывернули себе шею и мозг заодно, пытаясь сообразить, что же такое подсказывают им мои часы.
Метро, вагон.
Вошел человек – черный, как муха, с косичкой. Двери еще не съехались, а он уже победоносно провозгласил:
– Гелевые ручки! пишут по дереву, по стеклу, по бумаге…
С другого конца вагона написалась женщина, гелевой ручкой судьбы. В руках она держала какие-то линзы. Она гневно заорала на весь вагон:
– Ты че – больной, Арам?!…
Арам немедленно замолчал и сел.
Женщина прогулялась по проходу, поторговала линзами. Потом вышла, на платформе взяла под руку якута, который двумя перегонами раньше казался простым пассажиром и купил у еще одного продавца Новые Правила Дорожного Движения со всеми штрафами, как обещал продавец.
Они стояли на платформе и смеялись. Потом женщина закричала во все горло:
– Света! Света!
От головы поезда, радостно улыбаясь двумя рядами железных зубов, бежала Света, с авторучками – наверное, гелевыми.
Они все соединились.
Поезд поехал, Арам сидел. Он ехал долго, я уже вышел, а он так и ехал дальше.
Мы ничего не знаем о мире, кроме себя самих.
Метро. Плотного сложения господин, покачиваясь на краю платформы, с полупустой бутылкой пива в руке, негромко взрыкивает:
– Свиньи, блядь!… все свиньи…
Если ехать далеко, я постепенно превращаюсь в губку и начинаю впитывать все вокруг.
…Позади меня – в смысле кресла – кто-то устраивается. Разговаривает вежливо, с хорошей артикуляцией:
– Давайте, вы все-таки встанете, иначе я сяду своей попой на вас, и будет очень некомфортно и вам, и мне…
Обстоятельное проговаривание сценария заставляет допустить обратное.
…Супружеская чета. Самку за креслом не видно. Он – очень большой, кушает куриную лапу. Он кушал и пил все восемь часов, с небольшими паузами. Когда вставал, негодовал на невидимку в сортире: «Еб твою мать, да ты там охуел!» Продолжая браниться и уже безадресно, метафизически поминая блядь, уходил в межвагонное пространство, каковым и довольствовался.
…В Бологом сели две старушки.
Очень уютные, городские, воспитанные. Я редко к кому испытываю любовь, редко проникаюсь, но тут меня затопило. Одна – настоящая леди, мисс Марпл; вторая попроще, но нисколько не хуже.