— Да, Герман Давидович? — вернувшись назад на пару шагов, вежливо поинтересовалась.
— Зайди.
— Конечно.
Прошмыгнула в кабинет и на цыпочках подошла к столу, за которым он восседал, окружив себя кипами бумаг. Мне нечасто удавалось застать его за работой дома. Откинувшись на спинку кожаного кресла, Герман перебирал в пальцах листы, сооружая из одной стопки листов другую. Чем дольше я стояла рядом, наблюдая за тем, как мужчина сосредоточено изучал файлы, тем глупее себя чувствовала.
Ему… стало одиноко, поэтому он позвал меня?
Быть такого не может. Когда Герман занят, его не отвлечет даже начало атомной войны. Он скрупулезно прочтет все до последней буковки, перепроверит и только тогда, вероятно, запаникует. Но и это не точно.
— Как ты себя чувствуешь? — наконец, спросил он.
Я слегка нахмурила брови, чувствуя себя немного смущенной.
— Ммм… хорошо… — произнесла скорее с вопросительной интонацией, чем дала четкий утвердительный ответ.
Утром и на протяжении всего вечера, начиная с того момента, когда Герман переступил порог лофта, в угрюмом молчании поужинал и, не проронив ни звука, не удостоив и мимолетным взглядом, закрылся в кабинете, он избегал всяческого контакта со мной.
Мог ли этот человек быть еще более неопределенным?
Ермолов откашлялся и встал с кресла. Обошел стол, грациозной плывущей походкой направился ко мне. С каждым новым шагом он стирал пространство между нами и мое спокойствие. Громоподобные удары сердца отдавались тупой болью в висках. Чем ближе мужчина становился, тем отчетливее ощущалась паника, вырывающаяся из меня со свистом на выдохах.
Я почувствовала острую необходимость в разрядке напряженной тишины, воцарившейся в кабинете, и лихорадочно прокручивала в голове варианты, с помощью которых могла бы поспособствовать тому, чтобы атмосфера в помещении перестала быть такой гнетущей.
— Ваше белье в стирке, и я… я прибралась на кухне, как вы и просили, Герман Давидович, — проговорила торопливо и мысленно отругала себя за жалкий голосок. Блеяла, словно овечка, встретившая большого и страшного волка.
Я слегка отпрянула от брюнета, когда он остановился напротив меня в непристойной близости. Съежилась от вида тронувшей его полные губы ухмылки и поспешила отвести взгляд, потому как продолжительное созерцание пунцового рта закончится для меня горьким сожалением из-за невозможности вновь прильнуть к мужчине и утянуть в поцелуй…