Тогда, только очнувшись в лечебнице, после болевого шока, после
шока от внезапно вернувшейся памяти, я ляпнул глупость и теперь о
ней жалел. Вейж предупреждал об опасности ложных целей. Я очень
хотел увидеть свою цель рядом и заставил себя поверить в то, что
директор школы — это мой враг, вслед за которым я попал в этот
мир.
Глупость и нелепость. Конечно, лица я узнать не смог бы, как не
узнавал и собственного, глядя в зеркало. Но — характер, повадки,
манера общения? Что общего у директора школы Цюань и моего бывшего
начальника, бывшего друга по фамилии Кузнецов? Ничего. Кузнецов не
был мелким садистом, ему не доставляло удовольствия причинять боль.
Он заманил меня в ловушку, сказав, что собирается уходить из
органов, пригласил поговорить, обсудить мои перспективы после его
ухода. Когда он начал озвучивать перспективы, я сначала подумал,
что это какая-то идиотская шутка. Потом — что меня проверяют. Когда
же до меня дошло, что Кузнецов всерьёз говорит о том, чтобы утопить
мир в «безвредной» наркоте, было уже поздно. Отпустить меня он не
мог, убивать — не хотел. «Разговор» затянулся на несколько дней,
после чего бывший друг доверил моё убийство своим шавкам.
Директор Цюаня не доверил бы это никому. Будь у него такое
право, он расстрелял бы меня самолично, глядя в глаза, а перед этим
долго и с наслаждением пытал.
Однако права у него не было, и повода я не давал.
«Уходим», — процедил директор сквозь зубы в ту ночь, и
воспитатели вышли из разорённой комнаты. Я вежливо попрощался и
закрыл за ними дверь. Луна ярко светила в окно, и её света мне
хватило, чтобы навести порядок.
Хранить таблетки в комнате было для меня равносильно
самоубийству. Я и не хранил. Но всё же деньги однажды
потребовались.
В этот день мы собирались в город, на просмотр очередного
киношедевра. Тренировались до половины второго, пообедали,
метнулись в душ. Потом, когда остальные борцы вышли во двор на
прогулку, я незаметно свернул и прошёл в лечебницу.
Там, как всегда, было пусто. Болеть в Цюане не любили, да особо
и не умели. Лежали в основном с травмами, и то недолго.
Яню в одиночестве скучала за столом перед входом в палату. Она
читала какую-то книгу, но когда я скрипнул дверью, подняла взгляд,
улыбнулась:
— Лей! Давно не виделись. На что жалуешься? Скажи, где у тебя
болит?