Однако на Аллигатора что-то нашло.
Отбросив сумку, он кинулся на меня, сбил с ног и вцепился
стальной хваткой в горло. В эту же секунду мой палец сам по себе
лёг на спусковой крючок. Грохнул выстрел.
Я увидел испуганные глаза Аллигатора, которого стремительно
покидала жизнь. В них было столько паники, что хватило бы на нас
двоих.
Вот только я не паниковал. Мне почему-то было хорошо от мысли,
что ещё один урод с моей помощью спроважен на тот свет, что теперь
на земле стало меньше сволочи и что друг отомщён.
Кажется, я улыбался, хотя у меня не было сил даже на это.
А ещё передо мной вдруг вспыхнул яркий, зовущий свет. И я не мог
сопротивляться его зову…
— Олегыч, ты что? — опер Мартынов склонился над распростёртым на
холодном асфальте телом своего начальника — майора Победина.
И сразу резко распрямился, сдёрнув с головы клетчатую кепку,
которая делала его похожим на шотландца — такого же рыжего и
усатого, какими их показывают в кино.
Победин уже не дышал, но на его устах почему-то застыла странная
улыбка, словно в последние секунды перед смертью Георгий Олегович
увидел что-то удивительно прекрасное.
— Эх, товарищ майор… Ну как же так?! — с горечью простонал
опер.
— Сердце, — пояснил напарник Мартынова — Ивашов. — Кардиолог
начальству все телефоны оборвал. У Олегыча предынфарктное состояние
обнаружилось, а он вместо госпиталя дёрнул Аллигатора брать.
— И взял, — добавил тихо Мартынов, но его все услышали.
Рядом с Побединым лежало ещё не успевшее остыть тело бандита, за
которым отдел гонялся уже столько дней. Лицо Аллигатора
превратилось в страшную посмертную маску. Он будто успел заглянуть
за порог загробной жизни и увидел там весь ужас, который его ждал
на вечные времена.
— Знаешь, мой дядя говорит: «Люди не умирают, они лишь
становятся невидимыми», — сказал Ивашов.
Мартынов кивнул.
— Красиво сказано. Образно.
Он ещё раз посмотрел на улыбавшегося Победина, потом перевёл
взгляд на напарника:
— Ивашов, скажи — ты в переселение душ веришь?
Оперативник пожал плечами.
— Не знаю, а что?
— Да так… Мне кажется, наш майор, в кого бы его душа сейчас ни
вселилась, как был ментом, так ментом и останется. — Он помолчал. —
Знаешь, Ивашов, а ведь я сегодня наквакаюсь. Так наквакаюсь, что
домой на четвереньках приползу. И хрен с ней, с работой! Как-нибудь
обойдутся без меня.