Кайс молчал.
— Твой срок закончен сегодня. Ты волен жить, как тебе
вздумается. Ты можешь уйти, а можешь остаться служить мне, заодно
узнать о картах все, что знаю я. А теперь возьми свою карту и ту,
что отдал тебе Туст – она теперь тоже твоя.
Арчи встал и, подойдя к двери, окликнул тюремщика. Чтобы так
быстро человек передвигался на четвереньках, Кайсу еще не
доводилось видеть. Уткнувшись в босые ступни Арчи лбом, тучный
дежурный застыл, ожидая приказаний.
— Старика сжечь по всем правилам и традициям. Прах развеять с
городской стены, на востоке.
Послышался звон монеты, упавшей с ладони Арчи у самого уха
тюремщика, которую тот тут же накрыл рукой, чтобы не укатилась.
— Ты со мной или бродяжничать?
— Я с тобой, — ответил Кайс.
Когда повозка подъехала к воротам дома Глута, навстречу хозяину
и его семье выскочил верткий малый, и, приняв из рук мужчины
поводья, увлек лошадку, запряженную в кибитку, за собой. Все
семейство с радостью взирало на родной дом, который они чуть было
не продали. Из просторного на вид дома высыпали какие-то тетки и
девушки, обступили Вель с малышкой на руках, не переставая охать и
ахать, закружили и уволокли хозяйку.
— Тьфу, — не скрывая раздражения, сплюнула в сторону старая
Гезиль. — А я что, не хозяйка в этом доме? Меня и привечать не
нужно?
Тогда Глут обнял мать своей жены и сказал:
— Ты тут главная. Всегда была, даже когда молчала. А теперь уж и
подавно! Не сердись, но сегодня в этом доме одна звезда —Улдыз.
Первые шесть дней пребывания в этом гостеприимном доме —а по
словам самого Глута, так и вовсе в его, Трафо, собственном —прошли
для путника тихо и размеренно. Ему предоставили комнату и дали
полную свободу действий, буде ему вдруг захочется что-нибудь в ней
исправить. В довесок к позволению Вель всучила упирающемуся Трафо
мешочек со звякнувшими в нем монетами.
— В нем довольно серебра для мелких покупок, — сказала она. — Но
слишком мало, чтобы оно было откупом за твою доброту.
Оглядев впервые свое новое жилище, Трафо так и не смог
обнаружить, что ему могло оказаться не по душе. Такого богатого
убранства ему не доводилось до сих пор видеть. Решив оставить все
так, как есть, тем более, что ему все нравилось, он целый день
высыпался. Да и следующие дни также прошли в неге. Трафо делал
короткие вылазки в общий зал, когда его звали обедать или ужинать,
рассеянно отвечал на вопросы, и, как только с едой было покончено,
возвращался к себе.