— Мы уходим, — объявил Столбовой, и дверь Южной башни
открылась.
Трафо взглянул на мир другими глазами; и небо сегодня синело
ярче обычного, и ветерок ласкал лицо, как руки матери, и дышалось
так, что казалось невозможным надышаться. Приближение неминуемой
(чего себя успокаивать, следует принять действительность) казни
обострило тягу к жизни. Отсюда и все эти нахлынувшие чувства.
Теперь, выйдя на улицу, Трафо понял, о какой колонне говорил
Столбовой. Недалеко от входа в башню подобно громадным
лошадям-тяжеловесам стояли шестеро Столбовых, вяло переминаясь с
ноги на ногу. Как только процессия показалась из дверей, служивые
подтянулись, задрали подбородки к небу, вытянулись по струнке.
Четверо сопровождающих Трафо, Кайса и Тайю слились с ними,
образовав странного вида строй с местом для арестантов по центру.
Огромная ладонь главного в этом отряде Столбового придала ускорение
замешкавшимся узникам.
— Я сказал! Вы слышали! Вобью в плечи!
— Ты ее отобьешь так, что вбивать будет нечего, — не удержался
от реплики Кайс, потирая затылок.
Процессия тронулась. Встречные прохожие шарахались от Столбовых,
как от огня. Возницы спешили свернуть в проулки, а коль не имели
такой возможности, то просто останавливали вечно уставших коней
своих, слезали с козел и, понурив взгляд, ждали, пока колонна
проследует дальше.
Трафо смотрел по сторонам —благо никто за это по голове не бил
—пытаясь понять, где же они сейчас находятся. Судя по всему, этой
же дорогой их вели сегодня ночью в каталажку. А что дальше? Они
пройдут тем же маршрутом, или во дворец есть более короткий путь? И
вновь, словно читая его мысли, на этот вопрос ответил Кайс:
— Мы не дойдем до базара. Сейчас там не протолкнуться. Поведут
параллельной дорогой.
Чуть помолчав, он продолжил едва слышно:
— Там много примыкающих улочек. До богатых домов мы не дойдем.
Будет шанс — беги.
Трафо едва заметно кивнул, заметив, что один из Столбовых,
вышагивающий слева, пристально наблюдает за ними.
— Что смотришь? — вскипел Кайс. — Не видишь, молитвы читаем.
— А по заду? — флегматично отозвался воин, показывая на
хлыст,заткнутый за пояс.
Обошлось без задовредительства. Дальше шли молча.
Чем ближе они подходили к базару, тем больше людей встречалось
на пути. Торговки зеленью от страха задирали объемные корзины над
головами и так замирали, смешно открыв рты. Самые сердобольные
женщины в Набакисе— торговки зеленью. Это известно всем.Они были
поразительно похожи одна на другую: все в теле, с широкими
добродушными лицами на маленьких головках, которыми торговки в
данный момент жалостливо кивали, скорбно скривив губы. Худые,
словно приведения, ремесленники, толкающие перед собой тележки с
товаром: тут тебе и горшки из глины, и мотыги, и колеса, обитые
железом по ободу и просто деревянные. Да, товар дневных торговцев
заметно уступал красками и содержанием товарам ночных продавцов
веселой жизни. Но только в глазах у этих бедных, по сути, людей
читалась жалость к арестантам, чего нельзя было заметить у редких
толстосумов. Некоторые из богатеев даже прикрикивали на Трафо и его
спутников, потрясая пухлыми кулачками.