— Я понял, — грубо оборвал Дамиан. —
Куда он ушел?
— Я… Я не знаю. Он ушел из
Пустыни.
— Как? Куда он мог уйти? Что ты
несешь?
— Вот, — благочинный протянул клубок
тряпок.
— Что это? — Дамиан поморщился.
— Его вещи. Переоделся в мирское и
ушел. И сказал, что ни секунды здесь больше не останется. —
Благочинный перешел на шепот: — Он сорвал крест…
— Ты понимаешь, что говоришь? Куда он
уйдет? Январь! Кругом лес, за окном метель, он заблудится и
замерзнет еще до рассвета! И где он взял мирскую одежду?
— Украл у келаря, наверное…
Дамиан, разумеется, помнил послушника
Алексия, которого два месяца назад нашли и вернули в монастырь
после восьмилетнего отсутствия. Лешек — заблудшая душа, Лешек — дар
божий. И за его волшебный голос экклесиарх, старенький отец Паисий,
прощал ему заблудшую душу, равно как и все остальные прегрешения.
Высокий, худенький, этот Лешек более всего напоминал отрока, хотя
от роду ему было что-то около двадцати — он всегда выглядел моложе
своих лет, Дамиан запомнил его еще в приюте. Тот и ребенком
отличался от сверстников, простеньких крестьянских мальчиков, чем
уже тогда приводил Дамиана в раздражение: мальчик вызывал у него
странный подспудный страх, непонятное стремление спрятаться от
взгляда его огромных светлых глаз, как будто укорявших в чем-то.
Глядя на это дитя, Дамиан испытывал чувство вины, и, наверное,
именно поэтому его преследовало желание запугать, заставить
опустить глаза, пригнуть голову мальчика к земле… Только от чувства
вины это не спасало — по сравнению с другими приютскими детьми тот
и так был запуган без меры, потому что отставал от сверстников по
росту, и нравом обладал слабеньким, сломать который ничего не
стоило.
В детстве певчий напоминал кутенка,
сосущего молоко из брюха матери: младенческие безвольные чуть
приоткрытые губы; бесхитростные, как у гукающего грудничка,
движения тонких пальчиков, постоянно что-то перебиравших;
продолговатая ямочка на подбородке, которую мальчик все время
пытался разгладить рукой; узкие плечи, которые Дамиан мог полностью
покрыть ладонью. Взгляд, всегда удивленный, из-под длинных,
загнутых вверх ресниц стремился куда-то вдаль, и по гладким волосам
цвета зрелого каштана так и тянуло провести рукой.
Лешек — дар божий… В придачу к
никчемно-умилительной внешности отрок имел поистине ангельский
голос. Гости монастыря (а среди них попадались богатые и
влиятельные люди) таяли от его пения и пускали сладкие сопли. Что
говорить, и сам Дамиан, слушая волшебный голос ребенка, чувствовал,
как нежно ломит грудь и как обрывается дыхание и влажные глаза
поднимаются к куполу церкви… И это тоже приводило архидиакона в
бешенство: ему казалось, что не он, тогда настоятель приюта, имеет
полную власть над приютским мальчиком, а тот владеет его душой. А
этого Дамиан вынести не мог.