Мое равнодушное отношение к собственной «национальной принадлежности» было легко объяснимо. Как личность я формировался на лучших образцах мировой (а значит, мультиэтнической) культуры, а окружающих меня людей классифицировал не по национальности, а по их нравственным и интеллектуальным качествам. Если человек был откровенным подонком или идиотом, идентифицировать его как «своего» я не мог, даже если бы он был сто раз «украинцем». Реальные человеческие качества были для меня более значимыми, чем «пятая графа». Любая «сука» и любой «даун» автоматически оказывались по ту сторону моей идентичности, несмотря на совпадение пометок «национальность» в наших документах. И эта психологическая особенность осталась со мной на всю жизнь.
Именно поэтому, когда в 90-х годах прогрессивно мыслящую молодежь «нэзалэжной» Украины охватила мода на украинский национализм, я продолжал оставаться абсолютно равнодушным как к своей пометке в паспорте, так и к «великим идеям», внезапно возвеличившим ее до сакральных вершин. Я оставался абсолютно холоден к главным признакам украинскости: вышиванкам, «ридной мове», Тарасу Шевченко, Стефану Бандере, «героям УПА», украинской государственности и прочим очень важным для украинской идентичности атрибутам.
Я не находил оснований гордиться своей «пятой графой». Для меня она оставалась лишь пометкой в паспорте. С таким же успехом я мог гордиться своим полом, местом рождения или любыми другими паспортными данными. Во всем этом я видел лишь факты, но никак не ценности.
Усугубляло данную ситуацию с моим равнодушием к «святыни» и то, что, не сомневаясь в своем украинском происхождении, тем не менее я впадал в экзистенциональную тоску от всего украинского. Каким-то странным образом я видел во всей постсоветской украинскости некую разновидность погибшей в 1991 году советскости, которая характеризовалась для меня таким емким сартровским понятием, как «тошнота».
Украинское радио, телевидение, литература, песни, «умные мысли о главном» и прочее самым коварным образом навеивали на меня дикое уныние. От всего этого несло газетой «Правда», докладами ЦК КПСС и пионерско-комсомольскими собраниями, над которыми я с задней парты жестоко издевался при помощи насмешливых комментариев, вынуждая рядом сидящих одноклассников давиться в конвульсиях смеха. И лишь классный руководитель орлиным взглядом меня испепеляла за мои «идеологические диверсии». Но в те годы по стране триумфально шествовала перестройка, и подобные циничные шалости КГБ уже не интересовали.