- Матушку проведай, - велел царь, думая о своем. У него тоже забот хватало. Министры там, советники, каждый из которых на словах за благо империи радеет, а на деле половина франкам продалась, а другая – бриттам. А есть и такие, что на всех работать горазды, платили бы поболе. – И дружка своего возьми. Нехай развлечется.
Лешек крепко сомневался, что молочный брат его, наперстник и единственный, пожалуй, помимо родителей человек, которому цесаревич верил, желает этаких поручений.
Но с батюшкой спорить…
- И это… посетуй там, что я совсем плох стал… гневлив без меры… и вообще, тебя женить задумал.
- Что?!
От только этого Лешеку не хватало.
- Хоть бы что, - передразнил батюшка. – Сам подумай… тут конкурс, а там слух…
…одно к другому. И ведь в чем препоганая сила слухов? Какие бы здравые доводы ни приводились в опровержение: не поможет.
- Но…
- Мальчик мой, - царь прикрыл глаза. – Мы оба знаем, что от меня желают избавиться, а вот ты им нужен. Во всяком случае, пока наследник не появится… шапка Мономахова слабую кровь не примет. А стало быть…
…ищи кому выгодно.
И получалось… получалось, что им с Димитрием немалое развлечение выпало.
Ее императорское величество, в свои годы сохранившая и стать, и красоту, жаловалась на жизнь. Окруженная двумя дюжинами боярынь, фрейлинами и гофмейстринами, она громко и слезливо причитала, порой заламывала унизанные перстнями ручки, касалась пальчиками напудренного личика.
Вздыхала.
И одного разу даже слезу выдавила.
Боярыни слушали. Качали головами, сочувствуя, и перстеньки пересчитывали. А заодно уж подмечали мелочишки нехорошие, навроде нездорового блеска в глазах, бледности кожи и синеватых ногтей.
И уж точно не остались незамеченными три целителя, денно и нощно оберегающие покой императрицы. Вот один одну скляночку подал, и по палатам поплыл характерный сладковатый запах валерианового корня. Вот другой с поклоном поднес кубок, в который черных капель накапал. Вот третий бутылью с пиявками потряс и часы извлек, солидные, луковичкой.
Мол, время для процедур.
И поднялись статс-дамы, подавая знак прочим, что окончена аудиенция.
- Красота, - неискренне сказала императрица, прикрывши очи, - требует жертв…
И взмахом руки боярынек отпустила.
А сама растянулась в кресле.
- Лешечек, останься с матушкой, - дребезжащий, усталый голос ее был слышен в коридоре, и лишь когда дверь закрылась, императрица вздохнула. – Когда ж это закончится-то?