Однако, увидев противника ещё раз, я вновь закрываю глаза.
Надеюсь воскресить в памяти хоть что-то, что на секунду затмит
картину наступающих по снежному полю фрицев: пехотинцев, расчёты
орудий, толкающие перед собой мелкие, но точные и скорострельные
пушечки, две громадины танков…
– Лёша, Лёшенька… ну остановись! Нельзя же!
– Ань… Меня завтра забирают на фронт. Там война! Ты
понимаешь, что после уже ничего, может, и не будет? Меня не
будет!
– Лёша… Лёшенька… Милый…
Горячие, полные губы девушки, солёные от слёз жалости и
стыда, наконец-то отвечают на мои требовательные поцелуи. Руки
бешено хватают нежную девичью плоть, упругую и горячую, даже
обжигающую. Восторг первой близости заполняет сознание… Я будто не
слышу её вскрика, лишь крепче сжимая дрожащую девчонку в
объятьях…
…– Что, опробовал девку? Колись, Лёха! Хороша Анютка-то, а?!
Может, и нам обломится?!
Лошадиный гогот земляков, призванных со мной в одну роту,
заставляет до боли сжать пальцы в кулаки. Но вместо того, чтобы
дать в рыло зубоскалу, высмеивающему мой горделивый рассказ (я-де
теперь мужик, теперь и помирать не страшно), отвечаю лишь гаденькой
улыбкой:
– Хороша…
А ведь Витька сам за Анькой увивался, и в его злой похабщине
сквозит боль. Может, он даже её любил, но она предпочла гулять со
мной, и на деревенских танцах меня выбирала. Хотя я сох по
Ксюхе.
Но сейчас на душе гадко, будто в дерьме извалялся. И за
себя, не сумевшего своё хвастовство над обманутой девкой скрыть (да
хоть бы по-мужски за неё заступиться!), и за Витька, что любовь
свою не сберег, а теперь, видно, решил, отомстить…
Очередная вспышка злости и запоздалого раскаяния на секунду меня
отрезвляет. Я будто смотрю на себя со стороны: маленький,
трясущийся, жалкий… Конечно, красивая и умная Ксюшка не смотрела в
мою сторону – видела, что я за птица. А Анька, может, и видела, но
жалела. Или ещё что – любовь зла, сердцу не прикажешь. И чем я ей
отплатил? Опозорил незамужнюю девку, убедив, что могу умереть.
Да, могу! Но и Витька может. И вся рота моя может сегодня
погибнуть, и весь батальон, и даже весь 507-й стрелковый полк в
полном составе. И погибнет, если каждый боец будет жаться на дне
ячейки, не в силах и раза выстрелить по врагу!
Больно. Внутри вдруг стало больно, словно судорогой всё нутро
свело. А по щекам побежало горячее. Провожу по коже грязной рукой –
слёзы! Заплакал заяц!