До траншей остаётся метров 20. Сердце замирает от страха, но
тормозить уже никак нельзя.
– Лёнька! Дави их на хрен!
Танк въезжает на линию неглубоких, наспех выдолбленных в
морозной земле окопов. Механ, сам наверняка ни живой, ни мёртвый от
страха, начинает бешено крутить машину на одном месте, обваливая
траншею и давя людей, в ней залёгших.
– Давай вправо!
Леонид послушно разворачивает танк. Сейчас мы идеальная мишень
для немецкой пехоты, достаточно забросить на корму одну
единственную «колотушку». Понимая это, я разворачиваю башню и
длинной пулемётной очередью бью вдоль траншеи. Бегущий к танку фриц
опрокидывается назад, прошитый веером свинцовых пуль.
…На моих глазах в окопы врываются красноармейцы, огонь
приходится прекратить. Я успеваю увидеть часть схватки через
пулемётный прицел: вцепившихся друг другу в глотки врагов, падающих
на дно траншеи; чудовищный удар приклада о немецкую каску,
вдребезги разлетающееся дерево и брызги крови; красноармейца со
вспоротым ударом штык-ножа животом…
– Твари!
– Командир, бегут немцы!
– Дави их! Догоняй!
ТПУ, как ни странно, работает, так что предупреждение механа я
услышал. Разворачивая башню по курсу, я действительно вижу, как
небольшие группы фрицев покидают окопы и на всех парах драпают к
лесу.
В памяти тут же воскресают видения летних боёв, а именно бойцов
и гражданских, раздавленных гусеницами ненавистных панцеров.
Однажды, во время отступления, мы натолкнулись на уничтоженную
колонну беженцев. Судя по всему, вначале они попали под воздушный
удар: люди лежали и на дороге, и в поле вокруг. А вот позже по
шоссе, прямо по телам мёртвых и раненых, прошлись немецкие
танки.
Я никогда не забуду лицо красивой женщины с напрочь
раздробленным тазом и вспоротым животом, откуда сизыми нитями
свисали кишки. Самое ужасное, она была ещё жива и что-то хрипела.
Может, просила добить, но мне не хватило мужества, я побежал…
Споткнулся, упал. А когда попытался встать, понял, что лёг рядом с
уцелевшей половинкой раздавленного ребёнка… Меня тогда вывернуло
наизнанку. С ужасом я озирался по сторонам, не веря, что люди на
такое способны. Я чуть ли не сошёл с ума от ужаса и мерзости, а
скорее даже нереальности, невозможности происходящего.
Позже я много думал, вспоминая эту дорогу. И понял, что,
действительно, люди на такое не способны, но немцы – никакие не
люди, а сошедшие с ума лютые звери, опьянённые пролитой кровью и
ненавистью. И с ними не сражаться надо, их надо уничтожать любыми
доступными способами.