– Дави, мл. ть. ДАВИ ИХ! Чего телишься?!!
Никогда я не говорил Лёньке таких слов, практически никогда даже
на него не кричал. Но сейчас механ ещё не переступил внутри себя ту
черту, что мешает ему начать таранить танком живых людей. Только у
меня после того шоссе никакой черты и нет вовсе; мой крик был
нужен, чтобы подстегнуть парня.
Два фрица, бегущие в голове группы, падают, прошитые пулемётной
очередью, а ближний разворачивается к нам и поднимает руки.
ДАВАЙ, С…КА, ДАВИ!
Лёнька вроде что-то там всхлипнул, но вжал газ на полную.
Короткий вскрик нечеловеческой боли, и танк словно что-то слегка
боднуло, будто бы на кочку наехал.
– ДАВАЙ ВПЕРЁД, НЕ УПУСКАЙ НИКОГО!!!
На этот раз механ не колеблется, бросая «тэшку» ещё на двух
врагов. Один успевает обернуться, выстрелить из винтовки… попытка
драться до конца. «Тэшка» наматывает его на гусеницы, а
бросившегося в сторону немца Лёнька догоняет ударом борта, круто
развернув машину на месте.
…Мы подавили человек семь, не меньше, столько же я уделал из
пулемёта. Теперь, сбив немцев с дороги, ударная группа замерла в
ожидании дальнейших распоряжений командования: идти на Елец или
выходить на Пищулино с тыла. Пехотинцы ходят среди трупов, собирают
трофеи; я с этой целью отрядил Володьку: он настоящий Плюшкин,
что-нибудь да урвёт. Леонид остался в машине, переживает. Или
обиделся; а может, и всё сразу.
Сворачиваю из газетной бумажки и дрянной махорки козью ногу.
Руки не то что трясутся, ходуном ходят; махра просыпается в
очередной раз, и я с раздражением отбрасываю бумажку в сторону
Сейчас бы сто грамм с прицепом, да на боковую, но нельзя: до отбоя
ещё дожить надо, а выпивший танкист – это мёртвый танкист. Реакция
притупляется, больше ошибок допускаешь – а немцы в бою ошибки не
прощают.
И всё ж таки выпить было бы хорошо: уж больно тяжёлый стоит
запах крови. Прям мутит даже, особенно если посмотреть на гусеницы,
измазанные в останках человеческой плоти. А ведь механу их ещё
убирать…
Стучу по броне рядом с люком водителя:
– Лёнь, покажись.
Молчание. Бью уже сильнее:
– Механик-водитель Кондратьев, вас вызывает командир танка!
Люк открывается, показывается мрачный как туча Лёнька. И в
глазах его плещется такая боль, такая невысказанная мука… как же
мне хочется отвести взгляд! Но не могу, никак не могу: