Что-то изменилось за последние дни, а может, и часы. Когда
немец пёр на Елец, большинство бойцов с угрюмой решимостью
готовились сражаться до конца, подороже продать свои жизни. И враг
каждый раз платил кровью, вступив с нами в схватку.
Но при этом веры в собственную победу ни у кого не было –
слишком силён был немец, слишком неудержимо катился вперёд. Бой на
станции и последовавший за ним успешный контрудар что-то стронул в
нас, но в душе бойцы понимали, что победа была достигнута за счёт
численного превосходства, помощи зенитчиков, удара «катюш». А
бестолковая сдача города в последующие два дня лишь убедила нас в
непобедимости немцев.
Приказ о наступлении многие приняли с заметным раздражением
и даже злостью: на хрен было сдавать? Чтобы выбивать с гораздо
большими потерями? Ведь все знают – немец силён в обороне.
Политруки и командиры объясняли, что оставление Ельца было заранее
предусмотрено планами командования, что оставшиеся в городе силы
фрицев теперь оказались в ловушке. «А зачем же тогда взрывали
склады с боеприпасами в городе, почему не вывезли их заранее?» –
этот вопрос мы не озвучивали вслух, но каждый задал его в душе. Из
штаба дивизии просочилась новость: приказ освободить Елец отдал
лично товарищ Сталин. Это подтянуло бойцов, однако сколько таких
приказов уже было отдано вождём?
…По 6 декабря загрохотало не только под Ольшанцем. Везде, по
всему фронту, докуда добиралось «солдатское радио», – везде наши
войска перешли в наступление. Перед началом штурма Ельца по врагу
нанесли удар наши бомбардировщики и штурмовики – а ведь мы своих
самолётов в небе до того практически и не видели! Так, только
иногда перехватывали немецких пикировщиков истребители из
эскадрильи, прикрывающей железнодорожный узел. Но по сравнению с
частотой воздушных налётов и ударов врага присутствие наших
ястребков и вовсе не замечалось.
И вот когда по занятому немцами Олъшанцу отработали
«катюши», когда наши бойцы пошли в атаку при поддержке артиллерии,
когда в наступление перешли соседи – 143-я на юге и 307-я на
севере, – только тогда мы поверили словам командиров. Эта вера была
сродни убеждённости в своей правоте фанатиков, отними её у нас – и
сил пойти в бой уже ни у кого бы не осталось. Но именно поэтому мы
больше не ставили под сомнение то, что перешли в наступление, что
приказ сломить и гнать врага – это именно боевой приказ, а не
бессильная ругань и вечное «давай-давай