Оказавшись внизу, она лениво подхватила расчёску и без
энтузиазма прошлась по рыжим, как светлая медь, волосам. Одно из
женских правил гласило, что придать себе тонус можно кропотливым
утренним уходом за собой, что можно было сделать, скажем,
бесцельным отмачиванием своей кожи в ванне, а затем нанесением
макияжа и организацией укладки. Две вещи из упомянутых Бригите были
чужды — малевать, как она полагала, стоит исключительно художникам
бумагу, а волосы, намеренно подстриженные под неравномерные пряди с
рваными концами, из-за своей длины, доходящей только до ключиц, не
позволяли устраивать на голове тотальный фэшн. «Ну и фиг с ним», —
каждый день отмахивалась от этого Бригита. Зеркало ей в принципе
нужно было лишь для того, чтобы перед входом на кухню определить,
можно ей скушать бутеброды, или после них её совесть заест, так что
придётся поделать приседания или ещё что, чтобы её успокоить. Но
отражение отвечало ей видом долговязой девушки с опущенными
плечами, наиболее точно подходящей под известное всем
обзывательство «доска», поэтому вредная еда получила добро. Зеркало
осталось в гордом одиночестве, а Бригита традиционно продолжила
свой путь, завершая его хлопаньем дверцей холодильника. «Шикуем,
господа», — раздалось у неё в уме. Полки в два ряда были
заставлены едой, не требующей приготовления. Подхватив сыр, Бригита
жадно вцепилась в него, а свободной рукой предприняла попытку
налить воду в чайник. В доме было так тихо, что можно было слышать,
как ветер снаружи тренькает по подоконнику. По ночам такая
уединённость немного напрягала, но днём девушка вспоминала все
прелести одиночного проживания, и всё казалось не таким уж плохим.
Живя таким образом, она могла беспрепятственно проводить свой
утренний ритуал — поесть, попить, покурить, пообещать себе бросить
эту привычку, заняться важным делом, но забросить его, толком не
начав, полежать на кровати, потом на полу, выйти во двор, снова
покурить, почувствовать, как всё надоело, и попытаться придумать,
чем занять себя, чтобы не отдать этот день скуке. На ум навернулись
мысли о двух вещах: первой была записка, оставленная на
холодильнике, чтобы не забыть кое-что, а второй — сообщение,
пришедшее ещё вчера, но не получившее ответа. Под звуки телевизора,
которые в ушах Бригиты были не более чем монотонным фоновым шумом,
она уплела булку с корицей, вертя в руках записку. На ней
поди-разбери-почерком самой девушки были написаны две комбинации
цифр: дата и время. Дата уже наступила, до нужного времени
оставалось около трёх часов. Бригита в разговоре с самой собой
настояла на том, что ей это больше не интересно, и, скомкав
бумажку, вернулась к окну, как будто проплывающие по небу облака
могли придать ей уверенности в том, что она поступает верно.
Брошенный на компьютер взгляд перерос в мысль обо всех тех вещах,
что можно сделать сегодня, не утруждая себя. «Только это будет так
похоже на все предыдущие месяцы, — подумала Бригита и сыграла в
гляделки с солнцем, сбавившим свою резкость из-за выступивших перед
ним облаков. — Всё течёт. Ничего не меняется