Мужчина присел на лавку возле нее.
Упер локти в колени. Зарылся пальцами в волосы.
— В это трудно поверить, полагаю, —
начал он. — По крайней мере, я ему не поверил.
— Ив, говори быстро и кратко, —
велела женщина.
— В ночь, когда ты упокоила матушку,
она явилась к нему, — колдун смотрел себе под ноги. — Отец так
сказал мне, когда я вернулся. Сказал, что мама пришла за ним.
Появилась на пороге. Не как восставший мертвец, а как дева в день
их первой встречи. Она улыбнулась и попросила у него прощения.
Сказала, что любила только его. И все это была большая ошибка,
из-за которой она страдает каждый день. Что все это было ради меня
и Нордвуда. Сказала, что заберет его, когда он сможет простить ее.
И попросила передать мне, что стены бастиона крепче стали. За ними
мое наследие, которое она передать мне не успела. Он так сказал. Я
не поверил. Решил, что он из ума выжил. А он сначала ворчал.
Ругался на мать. Потом начал рыться в ее вещах. Показывал ее старые
записи. Рассказывал о ней без умолку все, что помнил. И это будто
забирало из него жизнь. Я злился. А он все говорил и говорил. А
вчера утром лег. Вот так, — мужчина кивнул на родителя. — И сказал,
что прощает маму. Заснул и не просыпался до этого момента.
— Ив, — Гвин покачала головой. — Ты
должен был прийти ко мне раньше. Не к Мейхартам. Ко мне, Ив.
Ей захотелось протянуть руку.
Коснуться густых темных волос, влажных от растаявшего на них
снега.
Колдун поднял на нее глаза.
— Ты можешь ему помочь? — в вопросе
теплилась надежда.
Гвин с трудом разлепила пересохшие
губы.
— Ашада, — вновь тихо позвал
Сархис.
Он говорил так тихо, что Гвин
пришлось наклониться к нему.
— Ашада, ты помнишь Терновый Бастион?
— он улыбнулся. — Скажи. Ты помнишь?
— Да, — зачем-то ответила Гвин, гладя
сухую морщинистую руку. — Я помню.
Сархис усмехнулся.
— Я тоже. Ты была так красива. Моя
лесная ведьма... Прости меня, — он сипло закашлялся. — Моя
импери... Если бы я только знал, не забрал бы... Я бы прожил с
тобой там всю жизнь...
Он умолк. А Гвинейн зашептала. Так
отчаянно, будто это ее отец лежал сейчас на смертном одре.
— Не уходи, старик, — прозвучал
низкий голос его сына. — Не уходи.
Гвин чувствовала каждую жилку внутри
немощного тела. Он угасал тяжело и мучительно. И ее попытки
удержать его только делали больнее.