Врач жаловаться не побежал, но демонстрировал неудовольствие,
напустив в бокс ядовитого медицинского запаха и включив систему
контроля за состоянием пациента, которая то и дело тревожно мигала
и взвизгивала.
Локьё лежал в капсуле, «обколотый» датчиками и опутанный
проводами, но поза его была такой вольготной, словно возлежал он на
любимом диванчике в корабельной оранжерее. Только бледность и
выдавала его вынужденное положение.
Энрихе не ожидал увидеть отца таким. Эрцог Локьё всегда был
демонстративно бодрым, подтянутым, а иногда так и просто
неутомимым.
Иннеркрайт оказался скован непривычным, непротокольным визитом и
слишком маленьким помещением, не дающим собеседникам держать
необходимую дистанцию.
Он нервничал, но не показывал вида.
Это не являлось фигурой речи. Молодого инженера можно было смело
пеленать в «простыню» биодетектора, и прибор не зарегистрировал бы
какого-то особенного напряжения. Внебрачный сын эрцога был
вымуштрован самым категорическим образом. Он умел подавлять свои
реакции настолько, насколько это вообще способен творить с собой
человек.
- Господин Лоо прибыл и выражает своё почтение отцу, - доложил
сопровождающий, которого выделили Энрихо на «Леденящем», чтобы
спрямить его путь к отцу, и удалился с поклоном.
Так вышло, что Энрихе, хоть и приходился Локьё побочным сыном,
носил фамилию своего приемного отца.
Побочные дети высшей знати, обычно, добавляли родовое «ло» к
первым буквам фамилии матери, иногда переставляя слоги для
благозвучности или выхватывая что-нибудь из середины. Но фамилия
матери Энрихе была Ольгерет, а отца Лоо. И вышло, в конце концов,
просто Лоо.
Эрцог разрешил, он не страдал излишней щепетильностью. Однако на
этом, как полагал Энрихе, вся благосклонность кровного родителя и
закончилась.
Локьё оказался черствым, придирчивым и даже жестоким отцом. И
были моменты, когда иннеркрайт жалел о том, что согласился пройти
процедуру признания генетического родства с домом Сапфира.
Были и плюсы. Должность иннеркрайта досталась Энрихе вместе с
вхождением в Дом камня, хотя он не без оснований полагал, что чуть
позже сумел бы возглавить инженерат сам. Когда его вызвали в
столицу Дома Сапфира в момент «истинного совершеннолетия», которое
наступало в Содружестве в 42 года, он уже был подающим надежды
военным инженером и занимал пост не такой высокий, но очень
достойный.