Раньше я бы позволил какой-нибудь девушке себя завести.
Сейчас... Сейчас только смотрел на них.
Хэд! Да ведь солнце уже садится! Малую пора купать!
Я резко развернулся и двинул в глубину сада к дому Айяны.
Поселили меня сначала в общаге, куда уходит жить от родителей
повзрослевшая молодёжь. Но вчера Айяна выяснила: по ночам мне
снится совсем не то, что ей бы хотелось, и взяла меня к себе в
дом.
Сны мне и, правда, приходили здесь странные: я постоянно куда-то
бежал, опаздывал, вокруг гибли люди, и я не успевал ничего сделать.
Просыпался в поту и снова проваливался в такой же бред.
По заведённому в храме порядку полагалось рассказывать своему
наставнику всё, даже сны. Я и рассказал по глупости. И Айяна тем же
вечером вошла в нашу спальню, где кроме меня валялись прямо на
полу, но не без удобных матрасов, ещё восемь парней, крепко взяла
за руку и повела к себе.
Обсуждать она свои намерения со мной не собиралась, хотя к
мужской компании я был более привычен. А вот в условно родительском
доме мне приходилось спать последний раз лет в девятнадцать, когда
прилетал на каникулы (если не считать дом фермера в Белой долине).
Но – кто бы меня спрашивал?
Тоо тоже квартировал у матери. Сначала нас обоих отправили
мыться, хоть мы были ещё мокрые – оба пришли с пляжа. Потом...
Потом Айяна расчёсывала волосы Тоо и разговаривала с ним перед
сном. И вдруг подошла с этим же ко мне. Сказать, что у меня шерсть
дыбом встала – это вообще ничего не сказать. Но что я мог
сделать?
Она усадила меня на стул и стала расчёсывать, а потом – просто
гладить по голове! Я еле дождался, пока уложит в постель, накроет
почти невесомым – здесь по ночам тепло – одеялом.
Напоследок она что-то сказала мне. Не по-экзотиански. Или не
совсем по-экзотиански. В общем, ничего я не понял. Но более
противоречивых ощущений давно не испытывал.
Хотел поговорить с Тоо, но тот уже спал. И у меня все мышцы
словно налились свинцом, а потом стали растворяться в воздухе. И я
уснул.
В общем, сегодня я тупо нервничал, опасаясь того, что будет
вечером.
Но малую нужно было искупать. И отказать себе в этом
удовольствии я тоже не мог.
Росла Пуговица стремительно. Я прекрасно помнил, как она
выглядела при рождении и, вернувшись на Къясну, просто растерялся,
увидев совершенно другое существо: белокожее, толстенькое,
нахальное и довольно бодрое.