— Лей давай и не рассуждай, —
отдергиваю я его.
Этому балбесу не понять, чего это я
так запаниковал. Подумаешь, какие-то вши. Чего их так пугаться? А я
готов немедленно сбрить наголо всю растительность на голове, да и
на всём теле. Но сейчас это вряд ли получиться. Так что, в
ближайшее время нужно будет решить этот вопрос кардинально. Иначе у
меня будет нервный срыв.
— Непомнящий, да у тебя видать
действительно все мозги вышибло. Учти, если рассчитываешь
заработать насморк и дезертировать в санчасть к своей
санинструкторше, то номер у тебя не пройдёт. Это я тебе обещаю
железно!
Вот и Зайцев обрисовался. Видно, вышел по нужде, а теперь стоит
(весь такой охреневший) у меня над душой.
— Шли бы вы по своим делам, товарищ
командир, и не отвлекали личный состав от гигиены.
— Я, конечно, всяких интеллигентов
видел, лейтенант, но, чтобы вот так, на всю голову —
впервые.
Зайцев ехидно усмехается и плотнее
запахивает свой ватник. Я не стал реагировать на его подначки,
по-быстрому ополоснул голову и бегом помчался в блиндаж, поближе к
буржуйке. А то, как бы действительно не начать наматывать сопли на
кулак. Только такой радости ещё не хватало.
В блиндаже, пока обсыхал, достал из
планшета тетрадку, в которую ночью во время дежурства, под
впечатлением от первого боя, записал всё что пришло в голову.
Немного сумбурно получилось, но (как говориться) впечатления от
первого лица. Досталось от меня там всем: начиная со Сталина,
который не пойми зачем попёрся на передовую, и кончая Котуковым,
вместе с нашим комдивом, так бездарно положившим людей и технику в
лобовой атаке на укреплённые позиции.
Со стороны, наверно, это выглядит
смешно и наивно: лейтенант в хвост и в гриву причесал и главу
государства, и командарма Рокоссовского, и своего комдива. Но это
нужно. Не для того, конечно, чтобы сохранить для потомков истинное
лицо этого времени. Хотя и это не исключается. Лично для меня, это
своего рода психотерапия, чтобы не сорваться в истерику от всего
того ужаса что происходит вокруг.
Откинув жёсткий брезентовый полог в
блиндаж ввалился всё тот же неугомонный старлей Зайцев. Заметил
меня с тетрадкой.
— О-о-о! Письмо решил родным написать?
Это правильно! Это очень хорошее дело!
— У меня нет родных, а если и есть, то
я о них не помню, — осаживаю я его.