Но вот как-то раз после очередного избиения, когда Василий лишился двух передних зубов, он вспомнил про ключи, которые остались у него от прежнего места жительства, и стал тайком, тщательно хоронясь бывших соседей, пробираться к Марине в дом, когда та была на работе, и пользоваться ее съестными припасами. Правда, много не потреблял, чтобы не навести лишних подозрений на свою голову.
Но однажды…
– Сижу я на кухне, колбасу ем с хлебом, водой запиваю, чтобы чай сэкономить, – рассказывает Василий. – До прихода Марины еще часа два оставалось, как вдруг ключ загремел в замке. Заметался я туда-сюда, что делать, не знаю, колбаса в горле застряла, руки на груди сами сложились, как у покойника – Марина баба здоровая, сами видели – вмиг зашибет, а я фигурой некомплектно получился, слабоват физически, чтобы отпор дать, да я и муху-то обидеть не могу. Заходит, значит, она, скинула шлепанцы и прямиком на кухню двинула, сумку на стол поставила с продуктами – ей же тело свое бегемотное питать надо! А я сижу – ни жив ни мертв, уставился на нее и молю горячо Господа, чтобы превратил Он меня в букашечку малую, чтоб ослепла бывшая суженица, чтоб я сделался невидимым и еще черт-те что. Тем временем берет Марина со стола недоеденную мной колбасу, лоб наморщила.
«Странно, – сама себе говорит, – разве я утром колбасу ела? Да еще недокусанную на столе оставила… Склероз, что ли?»
На меня не смотрит, я думал, нарочно – щас как шмякнет кулачищем по скороварке – перепонки в ушах полопаются. Аж глаза зажмурил. Однако никто меня по голове не ударил, слышу только, как она в холодильник продукты складывает. Приоткрыл один глаз, смотрю – в комнату пошла, что-то там делает, понять ничего не могу – может, мировую хочет? Тут вижу, Марина совершенно раздетая прошла в ванную – пора бежать, думаю, но хоть одним глазком на нее, голенькую, перед тем решил глянуть, давно не видел, ведь охота – она пуще неволи, телеса-то у нее о-го-го, сами видели, от этого у меня в штанах всегда играет.
Подошел крадучись, выглянул из-за косяка – двери в ванной открыты были, – стоит себе под водичкой, играет титьками, на меня ноль внимания. К этому моменту я маленько отошел от испуга, даже озорство какое-то появилось, и тогда встал я в дверном проеме во весь рост, думаю себе, если что – успею слинять, до выхода два шага, а то она, может, сжалится, и тогда мы прямо тут в ванне… Но и на сей раз никакой реакции не последовало – вертится себе под душем, сквозь меня куда-то смотрит, будто меня и нет вовсе.