И минут пятнадцать, или даже двадцать, нам всем было очень
хорошо.
Автобус летел по шоссе стремительно и плавно; за чуточку
затемнёнными стёклами плыли рыжие октябрьские леса – и, кажется, мы
все отдыхали и почти поверили, что это экскурсия такая… и веры
хватило на четверть часа.
А потом загорелый обернулся и ещё раз обернулся. Он был здорово
загорелый, а серые глаза на тёмной физиономии выглядели совсем
бесцветными. Смотрел он одновременно тревожно и как-то насмешливо,
что ли. Бульдог посмотрел на него, посмотрел на меня – и пересел ко
мне поближе, даже кресло откинул, чтобы было удобнее оборачиваться.
И сказал:
- Кресла, как в самолёте.
Загорелый услышал, что мы начали разговор, встал и подошёл по
салону. И сел с другой стороны от прохода, в ближайшее кресло. Всё
равно мы оказались совсем не вплотную. Нам всем хватило вплотную в
казарме за этот месяц.
- Ага, - сказал я. – Как в самолёте.
И загорелый усмехнулся, будто он сто раз летал в самолёте и
как-то догадался, что мы с бульдогом самолёта в глаза не видели,
разве только по телевизору.
- Ещё налетаемся, - сказал бульдог. И посмотрел на загорелого,
щурясь. – Спецура, сто пудов. Горячая точка. Как выбирали – ты
понял, да? С подготовкой, понял? – «понял» он выговаривал, как
«поэл».
- Да! – протянул загорелый, и «да» он говорил, как «до-о».
Звучало это почти глумливо. – До-о, спецура, а как же.
- С подготовкой, говорю, - фыркнул бульдог. – Кандидат в мастера
по боксу, поэл? И самбо – пять лет занимался.
- До-о, - кивнул загорелый. – Вот и я тоже… с семи лет…
областные соревнования… призовые места брал…
На физии бульдога появилась тень уважения.
- Чего у тебя? – спросил он с любопытством. – Борьба? Не похоже
на бокс – борьба?
- Вольная, - с деланно серьёзной миной сказал загорелый. –
Латиноамериканские танцы.
У бульдога отвисла челюсть.
- Че-го?! – спросил он то ли злобно, то ли обиженно.
Загорелый щёлкнул пальцами, как кастаньетами.
- Ну танцы, танцы, знаешь? Самба, пасодобль! – и расхохотался. У
него оказались шикарные белые зубы, улыбка, как у киногероя.
- Урод, - сказал бульдог тоскливо и повернулся ко мне. – Ты-то
хоть нормальный? – спросил он с надеждой. – Или тоже… попадобли
какие-нибудь?
Загорелый снова расхохотался, беззлобно и весело. А мне вдруг
стало стыдно до невозможности, хотя стыдиться было решительно
нечего.