- Пшли отсюда! Подыхающего не видели?!
Команда переглянулась. Умирать стыдно, особенно так, от раны:
смерть - это слабость и тень страха, оскорбительная для бойца. Если
бы у Вьюги хватило сил, он ночью ушел бы из пещеры, чтобы умереть
подальше от друзей и спрятать слабость, страх и свой безобразный
труп от их глаз. Все понимали, как он теперь жалеет, что не смог
это сделать.
Бойцы расселись вокруг, ухмыляясь, обозначая спокойное знание,
что слабость в смерти - не позор, а обычный порядок вещей. Хорек
ткнул Вьюгу кулаком в колено, надеясь, что удар не отдастся в ране
- показывая, что все идет по-старому. Шпилька лизнула умирающего в
щеку.
- Не дергайся, - сказал Клык. - Все путем. Мы тебя закопаем. Но
потом, а пока, глядишь, и обойдется, - и принюхался к ранам друга,
все-таки надеясь на лучшее вопреки очевидности.
Запах не обрадовал, но Клык начал демонстративно откручивать
крышку банки. Вьюга ухмыльнулся дрожащими губами:
- Дураки. Когда подохну, мое мясо мне больше не понадобится.
Стрелы - Клыку, меч - Красавчику, нож - Хорьку, арбалет -
Шпильке... что еще... башмаки - Пауку, а ремень пусть Мелкий
возьмет. Больше, вроде бы, ничего нет. А мясо ваше общее, -
закончил Вьюга.
Команда переглянулась. Все глаза блестели лихорадочным голодным
блеском, все скулы обтянуло натуго, но никто даже рта не раскрыл,
только Хорек отрицательно мотнул головой. Здесь, в сравнительно
безопасном месте, можно избежать крайних мер - или попытаться
избежать, если выйдет.
- Может, оленя убьем, - шепнул Красавчик. - Здесь есть, где его
закопать.
Клык кивнул.
- Ясно. Все. Закопаем, без вопросов. Глубоко, чтоб медведи не
разрыли. Никаких костров, честно сгниешь и будешь земля. И
когда-нибудь потом возродишься из земли, как все.
Вьюга успокоенно вздохнул.
- Глупо... но хорошо... - пробормотал он, закрывая глаза. – Ну,
все. Я устал... Ну отойди... да отойдите вы... пустите
ее...
Невозможно и жестоко было глазеть дальше. Вьюга не смог сам
спрятать свою агонию от глаз товарищей - надо же помочь ему хоть в
этом...
Бойцы отошли и расселись у кострища, спинами к Вьюге,
инстинктивно прижимаясь друг к другу. Почти любые слова в такие
минуты - вранье. Прикосновения гораздо честнее - и прикосновения
говорили очень ясно: мы остаемся, а он уходит.
Клык судорожно вздохнул, сжав кулаки. Красавчик тронул его за
плечо: