Шорох, донесшийся из другого конца
амбара, отрезвил мгновенно. Лиа метнулась за топором.
«Это точно не мыши!»
В одно мгновение все изменилось. От
жалости к себе не осталось и следа. Жалость сожрал вновь оживший,
вынырнувший из глубин животный ужас. И топор в руках вдруг стал
единственной преградой тому, чтоб этот ужас не поглотил полностью и
ее саму.
Лиа сделала шаг. Другой. Третий.
Шорох стал громче. Она замерла, перехватила топор покрепче.
Из-за сваленных в кучу коробок ей
навстречу, прихрамывая, вышла курица. Не очень большая, облезлая,
но все-таки курица, при виде которой желудок, сжался в комок. Лиа
нервно рассмеялась.
– Банка варенья – хорошо, свежее мясо
– превосходно!
Эта веселая мысль сменилась другой,
уже совершенно не радостной: «Для кого-то я тоже свежее мясо».
Отогнав ее, Лиа сосредоточилась на приятном. Она всегда считала,
что нужно уметь фокусироваться на лучшем из того, что подкидывает
жизнь. Если думать лишь о подкинутом дерьме – увязнешь в нем по
самые уши.
– Как ты попала сюда, а? – спросила
Лиа у курицы.
Естественно, ответа не последовало.
Было очевидно, что курица не жила здесь с самого начала. Это значло
лишь одно: амбар не так надежен, как могло показаться. Где-то
курица нашла проход, а если нашла она, то и они смогут.
«Здесь нельзя задерживаться, – с
сожалением подумала Лиа, – придется вернуться в дом».
Ее передернуло.
«Не буду думать о доме…»
Лучше думать о курице, как о
предстоящем банкете. Похлопав себя по карману, в котором лежала
зажигалка, Лиа в первый раз в жизни порадовалась тому, что Норт
курил.
«Хоть сырьем жрать не
придется...»
Перед ней на расстоянии пары-тройки
метров вышагивал будущий завтрак. Ладно, пусть все пошло прахом!
Ничего уже не поделать. Пусть все летит псу под хвост, но она, Лиа,
в отличие от одного впечатлительного придурка, бросившего ее в этом
долбаном свихнувшемся мире, сегодня хотя бы позавтракает.
Ладони у Кулькена вспотели так, что
их пришлось вытирать о штанины. Сердце билось слишком часто, и
больше всего на свете ему хотелось бы надеть сейчас плащ-невидимку,
чтобы пройти по «Башне» никем не замеченным. Конечно, никакого
плаща-невидимки у него не было, реальность была скучней и
тревожней, чем мир фантазий, в который он погружался при первой же
возможности. Если бы его спросили, зачем он живет, он ответил бы:
«Чтобы жить в другом мире». «Здесь и сейчас» ему абсолютно не
нравилось.