–
Я поживу у тебя, Потемкин? – просьба в глазах граничила с отчаянием и мольбой
защитить, но всего на какую-то долю секунды.
Показалось, решил он.
–
С какого х… – выругался не вопросу, а утверждению. – А если я не один? –
лихорадочно искал причины для отказа.
–
Один, – утверждая, самодовольно растянула пухлые губки. – Никто же не выбежал
встречать тебя на крыльцо.
–
Зачем выбегать? – не понял. Он запутался.
–
А я бы выбежала, – скулы вспыхнули алыми пятнами. Карие радужки источали ласку.
Голова кокетливо склонилась на бок.
Он заерзал на стуле. Желание опустилось в
вниз живота. Неправильное. Оправдал нехваткой секса в его жизни. Хотеть её – аморально.
–
Давай поговорим о тебе, – нахмурился. Девушка увиливала от вопросов. – Я жду, –
окрасил голос настойчивостью.
–
Поцапалась с матерью, – выдохнула надуманную причину.– А идти мне больше некуда,
– воззвала к сочувствию. – Не ночевать же на улице, но, если ты против, я уйду,
– подорвалась с места и ринулась к выходу.
–
Не горячись, сядь, – пальцами обвил
тонкое запястье, остановил.
Он не подвел. Не отпустил. Она слишком
хорошо его знала. Без сопротивления вернулась за стол.
–
Можно, я не буду вдаваться в подробности, – врать не хотела и правду сказать не
могла. – Ты же сам знаешь, что если уж мы ссоримся, то это… почти третья
мировая, – виновато пожала плечиком. – Она успокоится, и, я вернусь домой.
Оставлю тебя на пару с твоим одиночеством, – шутливо подмигнула.
–
Да, – усмехнулся, – ругаться вы с матерью умеете. Вспыхиваете обе как спички, –
осуждающе покачал головой, не сводя глаз с гостьи. Попытался отыскать обман. –
Как только два года вместе прожили? – напомнил ей время, которое они не
виделись. Не искали встреч. Ни он. Ни она. А тут как снег на голову.
– Мы поссорились из-за… него, – вцепилась взглядом в
черты лица Потемкина. Не дрогнули. Ни на йоту. Ему безразличны. И бывший друг. И мать. Из-за
последнего неправильное облегчение в груди чуть не вырвалось радостным, громким
выдохом. Это бестактно по отношению к самому близкому человеку. Заставила себя
сдержаться.
– Хорошо, давай ужинать и спать, – кивнул то ли на тарелки, то ли на часы
на запястье.
Потемкин потянулся к столу,
взял приборы. Костяшки на пальцах побелели. Так сжал вилку. Боль двойного
предательства жива. Увидела из-под опущенных ресниц. Вяло ковыряя ужин в
тарелке, рассматривала. Его. Изменился. Что-то неуловимое. Но все такой же
чертовски красивый.