Воспоминания Айвара об этом крае с годами превращались в
лаконичные сменяющиеся слайды — серо-голубая гладь прохладного
морского города, теплые краски родительского дома, яркие стеклышки
детских театров и цирка, задумчивая прелесть новогодних праздников.
И в конце декабря, и осенью, в эфиопский Энкутаташ, дома пахло
пирогами и любимым лимонадом «Крем-сода». В текущем году Айвару
было двадцать пять лет, четырнадцать из которых он провел в России
— его родители выучились по обмену на медиков среднего звена и
затем остались работать в Петербурге, надеясь когда-нибудь
применить полученный опыт в родной стране. Маленький Айвар,
конечно, всегда знал, что был африканцем, но в то время считал
землю предков сказочным миром, отделенным не только географической,
но и потусторонней чертой.
А потом родители погибли, и нежная палитра северного детства
сменилась грязновато-бурым окрасом Эфиопии, где нашлись
родственники по отцу, готовые забрать мальчика. В тот момент это
выглядело лучше перспективы угодить в интернат, особенно учитывая
цвет кожи, которому Айвар до сих пор почти не придавал
значения.
Теперь же вокруг были одни черные, такие же, как он, но
почему-то они не казались Айвару родными. Казалось, что хмурые лица
и полуголые тела этих людей покрывала такая же вечная пыль, как на
дорогах деревни, в которой жила родня. Они быстро отучили мальчика
говорить о прошлом, улыбаться и мечтать, в том числе и о школе:
предполагалось, что свое содержание он должен отработать.
Единственное, в чем он оказался непреклонен, - это в выборе
будущей жены: Айвар категорически не желал свататься к тем
девушкам, которых присматривали опекуны. Впрочем, местные невесты и
сами не слишком желали такой партии: юноша, впитавший чужие нравы,
настораживал и отпугивал. Айвар не отлынивал ни от ухода за
скотиной, ни от труда в огороде, но родственники так и не
прониклись к нему теплотой, и когда парню исполнилось восемнадцать
лет, глава семейства сказал ему:
— Уезжай отсюда куда захочешь, парень. Что-то с тобой не так, не
обессудь, и тебе с нами страшно, и нам не по себе.
— Почему? — спросил Айвар, впрочем, без особого сожаления, — Я
что, приношу вам несчастья? Болезни или неурожай?
— Как бы тебе сказать, — промолвил мужчина, опустив глаза, —
Непонятно, чего от тебя стоит ожидать, — может быть, божьего
благословения, а может, и неурожая, и мора, и пожара. Где-нибудь ты
научишься пользоваться этим во благо, но точно не здесь. Так что
живи сам, и постарайся не пропасть.