— Кусь, место! — рявкнула я, одной
рукой застегивая мелкие пуговки на расхристанной блузке, второй
поддерживая спадающую юбку.
Диван нехотя отошел от стеллажа,
когда мне удалось совладать с расползающейся одеждой и перестать
напоминать неудачливую любовницу, застуканную ревнивой женушкой в
момент милования с её благоверным.
Адель, стоя на коленях, собирала
разлетевшуюся рукопись. Призраки скорбными тенями зависли в
полуметре над полом. Кусь виновато переминался с лапы на лапу все
ещё недовольно порыкивая в сторону феи. Та перестала сверкать
ядовитыми огнями, но спускаться вниз не спешила.
Догадаться, что тут произошло, было
не трудно. Скорей всего, фее, уж не знаю зачем, приспичило
колдовать. А диван, на дух не выносивший магов, взбесился. И если
Вилька он признал за своего и внял моей просьбе не рвать больше
капитанских штанов, а показывать свой норов перед посетителями Кусю
запрещалось под страхом растопки; то на фее он оторвался по полной,
не сочтя оную ни гостьей, ни посетительницей.
Фийона, заметив, что диван усмирен,
рискнула спикировать вниз, кроя и меня, и мебель на чем свет
стоит:
— …и вообще, лицензия на эту чуду-юду
скаженную у тебя есть?!
Лицензия, конечно, была, пусть и
полученная в Школе задним числом при содействии моего старого
учителя — магистра Никола. Но на её предъявление не хватило
времени. Оскорбленный в лучших чувствах диван раззявил пасть на
боку и звучно щелкнул зубищами.
Фея замолкла.
Фея исчезла.
Несколько секунд я недоумёно
переглядывалась с Делькой и призраками, пока из недр дивана не
донеслись приглушенные фейские вопли, обещающие нам золотуху с
почесухой и чих с расстройством желудка.
Адель нервно хихикнула. Мне же
оставалось только присесть напротив Куся и, с тяжелым вздохом,
начать увещевать несговорчивую мебель «выплюнуть каку». Диван
оставался глух и нем, вдобавок несколько раз злорадно подпрыгнул,
не иначе, как для острастки сидящей внутри добычи.
— Кусь, фу! — не выдержала я. —
Плюнь! Куць тебя во все подушки! На дрова пущу! — угроза, обычно
мгновенно усмиряющая диван, в этот раз не возымела никакого
действия.
Мебель продолжала упорствовать,
периодически потряхивая «башкой». Фея отчаялась и затянула какую-то
заунывную арестантскую песню. Выносить эту какофонию не было уже
никаких сил, и я прибегла к запрещенному приему: наклонилась к
дивану и раздраженно прошипела: