Ибрагим оказался парнем работящим, он и у Исаака был «прислугой
за все» - убирал, готовил и еще в мастерской работал как ученик.
Вот только русский давался ему плохо, в связи с чем затягивалось
дело с крещением. По словам Хакима, Аглая в свое время наотрез
отказалась с ним заниматься, даже когда я ее попросил, мол, она
нанималась учить только Машу. Дворник, кухарка и горничная
уволились – им стало нечем платить, зато Ибрагим все делал по дому:
воду носил, дрова рубил, печи топил, даже готовил вместе с
Артамоновым на первых порах, ну а потом готовку на себя Малаша
взяла. На новое место удалось забрать коляску с лошадьми, они ведь
не проходили по дворцовому ведомству, оружие и книги из моего
кабинета вместе с малахитовым прибором – Артамонов сказал, что
Александр Павлович вернется и они опять переедут в дом получше,
надо, чтобы все было в порядке и сохранности.
Чтобы лошадки не простаивали и чтобы зарабатывать им на овес,
Ефремыч принялся заниматься извозом, выправил себе разрешение в
Управе и получил бляху. Герб с ландо пришлось убрать, но так как
коляска была знатная, то деньги удавалось зарабатывать неплохие –
седоки были богатые. Так прошел еще год, как-то приноровились жить.
Потом приехала Лиза и стала оформлять опеку – все банковские вклады
и долю на Механическом заводе. Но фабрикант Второв ей объяснил, что
по Уставу Лиза, как иностранная гражданка, не может быть пайщиком
завода, поэтому предложил выкупить ее пай за два миллиона рублей,
на что Лиза согласилась. Однако, при оформлении сделки выяснилось,
что у меня есть еще брат Иван – ну и тут завертелось судебное дело.
В конце концов, родственники как-то договорились и тетку назначили
опекуншей. Она и во дворец заявилась и вроде даже на титул
претендовала, но Министр двора ей быстро растолковал, кто она есть
и почему на княжеский титул и дворец не имеет никаких прав.
В конце зимы Ефремыч простудился (где-то долго ждал загулявших
купчиков) и заболел воспалением легких. Попал в больницу, но там
ничего сделать уже не смогли и старый георгиевский кавалер тихо
скончался. Бедный Ибрагим рыдал как ребенок, он очень привязался к
старику, да и тот его внучком называл, потом месяц еще горевал, все
работал в своей мастерской. А в конце месяца положил перед Малашей
ограненный им камень – пусть это была только стекляшка, но камень
сверкал гранями как настоящий бриллиант. Когда Ибрагим огранил еще
пару стекляшек, они с Хакимом пошли в мастерскую к одному из
ювелиров и показав камни, привели его в шок – он никогда не видел
такой огранки, а Ибрагим сказал Хакиму, что это огранка Иссаака,
его личный секрет.