Тьфу. И за что мне такое
наказание?
Тем временем слабость навалилась с
новой силой, и я, будучи не в состоянии с ней бороться, взглядом
нашел металлическую ручку на ящике тумбочки. Еда…
Само собой, я тут же попытался ее
оторвать. Но не смог. Разозлился, конечно. Хотел было наклониться,
чтобы дернуть посильнее, но не удержал равновесие и тяжело, как
куль с мукой, повалился на бок. Естественно, при падении шарахнулся
головой о тумбочку, после чего закономерно распластался рядом с
кроватью. И в ослепительном веере разноцветных искр провалился в
черноту, успев напоследок услышать цокот чьих-то коготков по
подоконнику и почувствовать, как в мои губы ткнулось что-то
маленькое, твердое и пахнущее чем-то смутно знакомым, что я бы
очень хотел, но уже при всем желании не смог съесть.
Когда я открыл глаза в следующий раз,
в комнате опять было темно и особенно резко пахло травами. Какая-то
добрая душа уже успела перенести меня на постель, хотя это было
весьма непросто. Поднять сто с лишним кило живого веса, большую
часть которого составляли кости и мышцы — задачка не из легких. Но
неизвестные доброхоты справились. И даже заново перевязать меня
успели, за что им отдельное спасибо.
Самое же странное заключалось в том,
что во рту у меня остался легкий сладковатый привкус, хотя при
прошлом пробуждении ощущения были такими мерзкими, словно туда
кошка нагадила. Причем хорошо так нагадила, постаралась от всей
души.
Я провел языком по сухим губам и
почти сразу услышал невнятный шум со стороны тумбочки.
Кто там скребется? Крыса?
— М-мя, — тихо сказала настороженно
глядящая на меня серебристая нурра с рубиновыми глазами. А в ее
лапках сверкнул крошечный комочек мягко мерцающего в полутьме
металла, вкус которого я до сих пор ощущал на языке.
Фэйтал…
— Хр-р, — прохрипел я и тут же
зашелся в надсадном кашле.
Млять! На этот раз горло драло так,
словно по нему наждачкой прошлись, причем не раз и не два. Там
внутри была сплошная рана, на языке стало солоно, словно эта рана
еще и кровоточила, а каждый вздох отдавался такой болью, что у меня
чуть искры из глаз не посыпались.
Но и не кашлять я тоже не мог. Если
прекращал, тут же начинал задыхаться, поэтому, мысленно рыча и
ругаясь, я все кашлял, хрипел и снова кашлял, словно столетний дед,
страдающий от запущенной формы туберкулеза. Затем все-таки
додумался повернуться на бок, и вот тогда стало чуточку легче. И
боль поутихла, и приступ постепенно сошел на нет. Свесившись с края
постели и сплюнув на пол еще один кровяной сгусток, я с трудом
отдышался и даже не стал противиться, когда подскочившая нурра
протянула мне кусок фэйтала.