— Да ну? — хрипло шепчет, прикусывая кожу у ключицы, и я не сдерживаю дрожь, кричащую о том, как приятны его касания. Ненавижу… Ненавижу! — Тогда ты по своей воле здесь, со мной. И больше не станешь мне мешать. Ты будешь со мной, Илана. Будешь. Я не отпущу тебя. Не отдам.
Кружится голова, закрываю глаза. И не сразу понимаю, что он тащит меня назад, к кровати.
***
Дверь неслышно открылась, так же тихо закрылась.
— Альберт Станиславович?
— Как успехи, Виталик? — поднял на Кощея взгляд, тяжёлый, угнетающий. Злой.
Никогда не понимал, как можно хотеть что-то или кого-то и не иметь возможности это получить. Бред же. Хочешь – бери. Всё в твоих руках. Он вырос на этой истине, впитал её с молоком матери, сожрал с первым куском чёрствого хлеба, а потом и с бутербродом с икрой.
Поэтому, да, он не привык пасовать. Тем более перед всяким там дерьмом нахальным. В девяностые не пасовал и сейчас не собирался. В пыль этого щенка нерусского раскрошит. Уничтожит, с лица земли сотрёт.
— В общем, мы с ребятами прочесали город, но… — начал было оправдываться Кощей, чем вызвал новую порцию раздражения.
— Заткнись,— остановил его жестом руки и подался вперёд, сжимая пальцами бокал с коньяком. Алкоголь здорово ударил в голову, но не успокоил. Скорее, наоборот. — И слушай меня внимательно, Виталик. Очень внимательно. Так слушай, как никогда мамку в детстве не слушал. Я хочу свою Жемчужину. Верни мне её. Верни мне мою бабу, Виталик. Хоть откуда верни. Мне плевать, как ты её найдёшь. Я хочу её. Хочу, чтобы она была у меня. Здесь, — угрожающе опустил увесистый кулак на подлокотник. — Ты меня услышал?
— Услышал, Альберт Станиславович.
— Действуй. Я больше не хочу слушать твои оправдания. Не заставляй меня отправлять тебя на пенсию.
Что значила «пенсия» для Кощея – он, конечно же, знал. Знал и, да, боялся. Кому ж захочется погибать ни за хер собачий. За тёлку какую-то, слабоватую на передок. А другого пути у Кощея и не было. Слишком долго при Банкире ходит, слишком много знает. Таких людей не отпускают на вольные хлеба. Такие либо за хозяином до конца, либо на «пенсию», так называемую.
— Я найду их, Альберт Станиславович.
Найдёт. А куда ж он денется?
Банкир уставился на дверь, закрывшуюся за Кощеем, сжал кулак до хруста.
Сука. Предала. Сбежала. Как чувствовал, хотел её у себя дома закрыть. Но пожалел, дуру. Думал, не стоит запугивать ещё сильнее и так не рассчитал пару раз. Пожалел, к ребёнку отпустил. А она, дрянь, сбежала с этим чеченом.