Утро вступало в свои права, и, хотя за окном по-прежнему плыл снежный сумрак, в ярко освещённой детской уже вовсю кипела жизнь. Машинки, экскаваторы и грузовики работали на стройке, войска вступали в бой, и падали сражённые солдаты на зелёный ковёр. Но тут Яков полез под свою кровать за укатившимся мячом и вылез оттуда, держа в руке какой-то странный белый фломастер с голубым колпачком.
– Где мой мячик?! Достань мне мячик! – заголосила сестрёнка, но Яков её не слышал.
Он во все глаза смотрел на находку. И не верил своим глазам. Это был фломастер из сна, точно такой же. Недолго думая, мальчик схватил альбом, открыл чистый лист. Рука сама начала рисовать что-то жёлто-зелёное, искрящееся. Через минуту на листе сидела бабочка. Дети склонились над рисунком не дыша. Она была как живая. Яркие крылья с маленькими пурпурными крапинками словно подрагивали от затаившегося детского дыхания, казалось, ещё немного – и она вспорхнёт. И словно в ответ на эти мысли, бабочка пошевелила тоненьким усиком. Дети, завизжав, бросились врассыпную. А Яков схватил альбом и помчался на кухню, где мама как раз готовила завтрак.
– Мама, мама, смотри – живая бабочка!
С истошным воплем все влетели на территорию вкусных запахов, и Яков развернул перед мамой альбом. Бабочка на листе была очень красивая, яркая, но почему-то уже не переливалась всеми цветами радуги и не шевелила больше усиками.
– Это ты нарисовал? Как красиво! Молодец! – только и сказала мама.
Яков вернулся в комнату и положил альбом на подоконник. Снег всё сыпал, но машины-лесенки больше не было, вместо неё, уткнувшись капотами в багажники друг друга, по заснеженной дороге ползли автомобили, некоторые с сугробами на крышах. Включённые фары тускло светили в снежном сумраке.
Мама позвала всех завтракать, а когда Яков вернулся, бабочки на листе не оказалось. Он перелистал альбом от корки до корки пять раз, но бабочки не было ни на одном листе. Лишь перламутровый след остался на месте рисунка от пыльцы её крыльев.
Нетрудно догадаться, что Яков теперь не расставался с волшебным фломастером. Он носил его с собой везде и всюду и спал тоже с ним, положив под подушку. Хорошо ещё, что его младший брат не очень заинтересовался этим чудом. Поэтому никто не мешал Якову рисовать дни напролёт. Его завораживал фломастер. Стоило прислонить его к горизонтальной поверхности, и он начинал рисовать то, что сам хотел. Из-под руки мальчика выходили чудесные птицы с длинными разноцветными хвостами, серые полосатые тигры, рыжие лисята и даже старая кабаниха. Потом пошли сюжеты и пейзажи – качающиеся на верёвочных качелях дети, девочки в венках из полевых цветов, встающее из-за горизонта солнце, серые скалистые горы… Что рисовал Яков? Он сам не мог сказать. Но всё это безумно ему нравилось и было как-то. знакомо. Словно сказка, которую мама давным-давно прочитала ему, а теперь он понемногу её вспоминал. Однажды у него вышла девочка. Просто девочка, в синем платьице, высокая, тоненькая, со смешным хвостиком на макушке. Якову она показалась ну очень знакомой.