– Кто вы? – в страхе полушепотом спросила одна из монахинь.
– Я ваша игуменья, сестры мои, – ответила сидевшая женщина.
Монахини с радостными криками кинулись к матушке настоятельнице.
– Тише, тише, сестры, мать Феодора умирает.
Услышав такое прискорбное известие, монахини заплакали.
– Сестры мои, не время сейчас плакать, а время молиться.
Повинуясь властному голосу игуменьи, сестры умолкли. Вдруг одна из монахинь вскрикнула, а за ней еще несколько сестер.
– Вода, здесь проходит вода.
– И здесь, и здесь вода, мы все потонем!
– Матушка игуменья, что делать? Нам страшно.
– Молитва прогонит страх, не бойтесь, с нами Христос, – как можно ласковей произнесла игуменья, – сестра Иоанна, задавай тон, пропоем псалом «На реках Вавилонских»[15]. Под сводами темного трюма раздалось благостное и жалостливое песнопение: «На реках Вавилонских, тамо седохом и плакахом…..».
Песнопение преобразило сестер. И хотя по их лицам продолжали струиться слезы, это уже были слезы молитвенного умиления, а не страха.
33
Буксир, ритмично чавкая мотором, проследовал вдоль товарной пристани, и вскоре огни города скрылись за поворотом русла реки. Коган курил на палубе папиросу, вглядываясь в темноту заросшего кустарником берега. За штурвалом стоял тот самый матрос, что особо отличился при изъятии церковных ценностей. Синяк у него уже прошел, и он был исполнен гордости за оказанное ему доверие. Покосившись на Когана, матрос обратился к нему:
– А угостите-ка, товарищ комиссар, папиросочкой.
Не глядя на матроса, Коган достал портсигар и, щелкнув крышкой, протянул его. Матрос ловко подцепил папироску, на мгновение замешкался и подхватил вторую.
– Благодарствую за табачок.
Комиссар, ничего не отвечая, молча захлопнул крышку портсигара, сунул его в карман, продолжая в задумчивости смотреть на берег. Матрос, попыхивая папироской, самодовольно поглядывал на Когана, как бы говоря: «Что бы вы без меня все делали?»
На палубе самой баржи сидели двое красноармейцев, Брюханов и Зубов, прислушиваясь к песнопению, доносящемуся из трюма.
– Чего они распелись? – недовольно проворчал Зубов.
– Пусть попоют напоследок, – сказал, зевая во весь рот, Брюханов.
Матрос убавил обороты двигателя и, повернувшись к Когану, почему-то шепотом, как будто их мог кто-нибудь услышать, сказал:
– Здесь, товарищ Коган, место хорошее – и глубокое, и тихое.