Дверь автопрома 1941 года выпуска закряхтела, словно древний
старик, вздрогнув ещё тормозящими колёсами, и плавно распахнулась,
мерцая красной кожей внутренней обшивки.
Из непроницаемого стального нутра вылез бородатый, одетый в
ватник благообразный товарищ и второй, держащийся за грудь —
высокий спортивный худой.
Пёс, со вздохом бывалого в передрягах «знатца», перевёл круглый
коричневый глаз на одного, потом на второго и, до конца не поняв,
какой из приехавших опаснее, решил всё-таки освободить занимаемый
им плацдарм без боя.
Сразу за храмом виднелся жилой проулок с лавками, магазином и
бараками, от которых тянуло вонью, и всегда можно было удачно
укрыться.
Приехавшие, с уважением и некоторой опаской, смотрели на
величавое здание, устремляющее в вечность высокой колокольней, свою
неухоженную, но ещё могучую постройку.
Василий Иванович сурово проследил путь исчезающей твари и
буркнул:
— Бесовское отродье-то!
Удивленный увиденным Ян закашлялся, охнул и глотнув пару раз
стылого воздуха, отдышавшись заметил:
— Однако...
***
Внутри храм оказался еще страшнее. Серые, давно не знавшие
извёстки, стены с разросшейся на них плесенью, рисующей на аркадных
сводах причудливые перья неизвестных птиц, помёт от расплодившегося
воронья и осуждающий бессмертный лик, проникающий в раненые души
прихожан, встретил не успокаивающим тёплом, а глухой обидой на
безбожных детей Великой Державы.
Жутким серым оком зимнего дня смотрели на людей давно выбитые
провалы витражей. Гулял сквозняк. Гулко каркала потревоженная
стая.
— Словно на костях человеческих стоим. На прахе Божьем... —
обиженно бурчал священник, не ожидавший подобного кощунства в самом
центре православной Москвы.
— К весне починим, и к Победе приход твой заработает, — уверенно
сообщил оптимистично настроенный оппонент.
— Ян Геннадьевич, а когда Победа-то?
От громкого гула басовито прозвучавшего и отразившегося от стен,
тоскующего храма, переговорщики вздрогнули и обернулись.
— Вон, у него спроси. Он всё знает.
— Ну, ты и громкоговоритель! Чего вылез-то, Илья? —
поинтересовался Ян, рассматривая огромного, слегка смахивающего на
былинного Муромца, парня, правда, без положенной по богатырскому
статусу бороды, а наоборот, одетому не по погоде в лёгкую военную
форму с новыми лейтенантскими нашивками.