– Слушай, а ведь и впрямь светает…
Они остановились и с неохотой запрокинули головы.
– Это колонны отсвечивают… – сердито буркнул Ромка.
От основания ближайшей опоры их отделяло уже не более пятидесяти метров. Огромная, как небоскрёб или телебашня, вся изрезанная по вертикали канавами и расселинами, колонна возносилась, мерцая, к стеклистому потолку, в который и врастала на умопомрачительной для русского провинциала высоте.
И вовсе она была не круглой, как казалось издали. Если спилить её под корень, то срез пня, скорее всего, имел бы форму амёбы.
– Понастроили хренотени… – проворчал Василий. Ромка вздохнул и не ответил.
Они приблизились к самому подножью и вдруг, словно разом прозрев, остановились.
В бледно-золотистой отвесно взмывающей ввысь стене приблизительно на уровне человеческого роста были глубоко вырублены три огромные корявые буквы. Короткое матерное слово.
Молчание длилось не меньше минуты.
– Так… – сипло выговорил наконец Василий. – Выходит, мы тут всё-таки не первые…
Оба вздрогнули и посмотрели друг на друга, поражённые одной мыслью: а что же стало с тем, кто это выдолбил? Надпись – осталась, а сам?..
Голодно, странничек, голодно,
Голодно, родименькой, голодно!
Николай Некрасов
Василия мучили кошмары. Ему снилось, что он мечется, увёртываясь, по своей разгромленной комнате, а за ним, раскинув руки неравной длины, ковыляет враскачку страшная безликая кукла. С кривоватого белёсого плеча медленно соскальзывает гардина, сорванная и брошенная ей в голову Василием (Зачем? Она ведь и так слепая!), а он, выиграв очередную пару секунд, рвёт дверцу шкафа и выдёргивает ящики, точно зная, что где-то тут должен быть его пистолет.
Вновь увернувшись, он оборачивается и цепенеет от ужаса: в углу комнаты, грозно подбоченившись, стоит жена и, сводя брови, наблюдает за безобразной сценой.
– Ах ты кобель-кобель!.. – скривив рот, говорит она и выходит из угла, явно не понимая, насколько это опасно.
– Куда?.. Назад!.. – в страхе кричит Василий, но жена вдруг начинает пугающе меняться, и вот уже две слепые белёсые твари, раскинув руки, идут на него с двух сторон. Теперь не выкрутиться… С этой отчаянной мыслью он и проснулся.
Резко приподнявшись на локте, открыл глаза, но радость, озарившая покрытое испариной лицо, быстро сменилась растерянностью, и, испустив болезненное «о-ох…», Василий зажмурился и уронил тяжёлую взъерошенную голову на грудь.