– Я родом из семьи зверских убийц, – соврал я. – Если ты попробуешь вывезти меня отсюда, они последуют за тобой хоть на край света; они по камню разберут твои замки, разрубят тебя надвое, отрежут тебе язык и половые органы, завернут их в бархат и отошлют твоему королю. Так что уймись.
– Ах ты, хитрый, дерзкий дьяволенок, – сказал он, – у тебя вид ангела, а ведешь ты себя, как мошенник из таверны, – и это с твоим-то певучим, сладким мужским голосом.
– Да, я такой, – радостно подтвердил я.
Я встал и поспешно оделся, уговаривая его повременить с убийством и обещая вернуться, как только представится возможность, ибо отныне мое место исключительно рядом с ним, потом наспех поцеловал его и направился к двери.
Он вертелся в постели, все еще крепко сжимая в руке кинжал; его морковного цвета голову, плечи и бороду усыпали перья. Вид у него и вправду был угрожающий.
Я потерял счет ночам своего отсутствия.
Я не мог найти открытую церковь. Ничье общество меня не привлекало.
Было темно и холодно. Вечерний звон уже пробили. Конечно, по сравнению со снежной северной страной, где я родился, венецианская зима представлялась мне мягкой, но тем не менее она оставалась зимой, гнетущей и сырой, и хотя город очищали свежайшие ветра, он казался негостеприимным и неестественно тихим. Безграничное небо исчезало в густом тумане. Холодом веяло даже от камней, как будто это были не камни, а ледяные глыбы.
Я сел на мокрые ступени одного из ведущих к воде спусков и расплакался. Чему меня все это научило?
Полученный опыт позволил мне почувствовать себя ужасно искушенным. Но тепла, способного надолго согреть душу, мне он не принес, и одиночество мучило меня сильнее, чем чувство вины, чем ощущение того, что я проклят.
Казалось, страх перед одиночеством победил во мне все прежние чувства. Сидя на лестнице, глядя на редкие звезды, плывущие над крышами домов, я сознавал, как ужасно будет потерять одновременно и моего господина, и чувство вины, быть изгнанным туда, где некому любить меня или проклинать, заблудиться и, спотыкаясь, идти по миру, имея в спутниках лишь обыкновенных и, по сути, совершенно посторонних мне людей – всех этих мальчиков, женщин, английского лорда с кинжалом и даже мою любимую Бьянку.
К ней домой я и пошел. Я спрятался под ее кроватью, как бывало в прошлом, и не хотел выходить.