В этот раз Гюрги подготовился тщательнее - наковырял кинжалом
несколько дырок в стене. Таких, чтобы видеть перекресток, не
высовывая рожу в окошко. За ним он и наблюдал, нетерпеливо
поглядывая на Луну. Время подходило.
То, что никакими эффектами появление драгун не сопровождается,
литвин понял еще прошлой ночью. Но чтобы так буднично... Хлоп, и
появились, будто из воздуха вышли.
- Давайте, сучьи дети, что ж вы так медленно, - тихо-тихо, чтоб
даже мыши не услышали, Гюрги подгонял неторопливых северян. Те же,
как и вчера, проехали мимо него, не удостоив даже презрительного
плевка.
Литвин оскалился в лютой ярости, укусил себя за кулак, чтоб не
разразиться руганью.
Выдохнул, попытался успокоиться. Выходило не очень.
Наконец, шведы отъехали на приличное расстояние. Гюрги слетел по
лестнице (как же она отчаянно скрипела под немалым весом липка!).
Кинулся к дороге.
Труд второй половины дня и всего вечера был безнадежно испорчен. И
оказался совершенно бесполезен. Гюрги и сам бы не сказал, что его
разозлило сильнее.
Покопавшись в грязи, на которой кое-где сохранились остатки хитрых
символов, увидав которые, многие бы маститые алхимики и маги
уважительно покивали бы седыми головами, Гюрги вытащил длинную
веревку, украшенную многочисленными узламиТоже хитрых форм, но это
скрывала облепившая их грязь. Тщательно обтерев вервие, Гюрги
критично осмотрел каждый узел, чуть ли не носом тыкаясь. Затем,
раздосадовано швырнул под ноги, запрыгал на ней, словно желая вмять
несработавший инструмент поглужбе.
Раздался привычный уже, вопль ужаса.
Литвин остановил свою бессмысленную скачку, наклонился. Небрежно
сунул веревку в карман - оба конца повисли до земли.
И двинул к кабаку, подволакивая ноги. Им полностью владело
бешенство на свое бессилие.
Концы веревки, что тянулись за ним, рисовали причудливые следы -
будто две очень тощие змеи ползли за понурым человеком.
Сели все там же, в излюбленном углу. Денег оставалось в обрез, но
силезец угощал. Он, как оказалось, весьма благоразумно, взял у
живого еще Мессе на сохранение казну. Останки студента лежали в
церкви, и не возражали по поводу траты его четырех дукатов и
россыпи талеров.
Так удачно сложилось не у всех - многие солдаты проелись до
последнего геллера, пфеннига и мараведи. Что в ближайшее же время
грозило вылиться в разбой, грабежи, погромы всех подряд и прочие
праздники. Кабатчик, чуя беду, цены больше не задирал, наливал в
долг, и на всякий случай, попрятал своих баб посимпатичнее, оставив
лишь пару безобразнейших стряпух, да одну разносчицу, до полного
безобразия пышную телом. Гюрги, по крайней мере, столько бы не
выпил.