Хотя Джина достигала только пяти футов трех дюймов без туфель и весила, может быть, сто пять фунтов, если ее хорошенько намочить, но всегда выглядела больше, чем кто-либо рядом. Когда она шла по коридору больницы с Хитер, ее шаги были громче, чем у мужчин вдвое ее больше, и сиделки оборачивались и неодобрительно хмурились, услышав это ток-ток-ток ее высоких каблуков по кафельному полу.
– Ты в порядке, Хит? – спросила Джина, когда они направились к четырехэтажной парковке гаража от больницы.
– Да.
– Я имею в виду – на самом деле.
– Так и есть.
В конце коридора они вышли через зеленую металлическую дверь в гараж. Он был из голого серого бетона: холодный, с низким потолком. Треть флюоресцентных ламп была разбита, несмотря на проволочные сетки, защищавшие их, и тени среди машин предлагали неисчислимое множество мест для засады.
Джина выудила банку с аэрозолем из сумочки и стиснула ее в руке, положив указательный палец на спусковой механизм, а Хитер спросила:
– Что это?
– Мейс с красным перцем. Ты не носишь?
– Нет.
– Ты думаешь, где живешь, девочка, – в Диснейленде?
Когда они поднимались по бетонной рампе мимо припаркованных с обеих сторон машин, Хитер сказала:
– Я, может быть, куплю себе.
– Не сможешь. Эти ублюдки-политики признали их незаконными. Не хотят, чтобы у бедных насильников была сыпь на коже, так что… Попроси Джека или одного из этих парней – они еще могут достать его тебе.
Джина имела недорогой голубой маленький «Форд», у него была сигнализация, которую она отключила, не доходя до автомобиля, дистанционным управлением, висевшим как брелок на кольце для ключей. Фары вспыхнули, «Аларм» один раз пикнул, и двери отворились.
Поглядев на тени, они забрались внутрь и тут же закрыли двери снова.
Джина завела мотор и немного задержалась, перед тем как тронуть машину с места.
– Ты знаешь, Хитер, если хочешь поплакать у кого-нибудь на плече, моя одежда все равно насквозь вымокла.
– Я в порядке. Правда.
– Уверена, что не передумаешь?
– Он жив, Джина. Все остальное я могу перенести.
– Чуть за тридцать! И Джек в инвалидном кресле?
– Это неважно. Если так и произойдет, теперь, когда я говорила с ним, была с ним ночь, все неважно.
Джина поглядела на нее долгим взглядом. Затем сказала:
– Ты так, значит. Знаешь, что это будет, но тебе все равно. Хорошо. Я всегда считала, что ты такая, но приятно знать, что я была права.