В основном же он просто сидел в плетёном кресле и курил трубку.
Это в первой половине дня. Ближе к вечеру Гуолианг как-то незаметно
менял трубку на крохотную рюмочку, которую потихоньку, раз за
разом, наполнял местной водкой. Сам я эту вонючую дрянь, похожую на
ту водку, которую продавали у меня на родине, разве что крепостью,
не стал бы пить даже за большие деньги. А Гуолианг, которому
сравнивать было не с чем, употреблял с удовольствием. Видимо,
поселившись в моём доме, решил, что обрёл здесь наконец-то тихую
гавань. О том, что такое алкоголизм, то ли не знал, то ли в своём
чудесном возрасте и при своём состоянии здоровья такой ерунды уже
не опасался. Ему нравилось, как ледяной напиток обжигает нутро, и
Гуолианг с головой отдавался этому процессу. Я не возражал. Читать
лекции о вреде алкоголя старику, одной ногой стоящему в гробу, было
бы по меньшей странно. Пусть уж доживает оставшиеся дни так, как
нравится.
— А в тебе я вижу сомнение, — выдал вдруг Гуолианг.
— Да ну? — заинтересовался я.
— Не позволь ему завладеть твоим сердцем, Лей. Другой надежды у
нас не будет.
— Не волнуйся. — Я похлопал его по плечу. — Никаких сомнений во
мне нет.
Гуолианг кисло улыбнулся половиной рта.
— Не всегда самому виднее, что происходит у тебя внутри. Я вижу
дальше и глубже, Лей. Потому и предостерегаю. Это — война, в
которой нельзя проиграть. Слишком многое стоит на кону.
Я не стал спорить. Развернулся и пошёл за стол. Пожелал доброго
утра матери и Ниу. Сел на своё обычное место, подвинул к себе
тарелку. Мыслями я уже был там, снаружи. Ниу, чувствуя моё
настроение, притихла, хотя они с матерью только что живо что-то
обсуждали. Ну, вернее, Ниу обсуждала, стараясь за двоих. Мать Лея
Ченга была не сказать чтоб сильно разговорчивой.
В каком-то смысле китайские женщины были моим идеалом. За всё
время совместного житья между ними не было ни одной ссоры, ни
одного выяснения отношений. Я мог сутки не появляться дома и даже
не позвонить, а когда возвращался — мне были неизменно рады.
Учитывая то, какую жизнь я себе выбрал, это было очень кстати. В
том, что Ниу никуда не денется, я не то что не сомневался — считал
даже мысль об этом безумием. Воздух никогда не сделается твёрдым,
вода не загорится, а Ниу не уйдёт, как сделала когда-то моя жена.
При этом Ниу не претендовала на то, чтобы понимать, чем я вообще
занимаюсь целыми днями. Она принимала как должное те клочки
внимания, которые я мог ей уделить, никогда не роптала и не просила
большего.