Её реплика меня разозлила.
– Знаю. Самоубийство – это неправильно.
– Это почему же? Ты что, эксперт в этом деле?
Девица эта стала действовать мне на нервы. Вспыхивает по любому поводу, придирается к словам. Да и разговор у нас как-то странно повернулся. Спорим на такую тему, едва познакомившись!
– Никто не имеет права себя убивать, – сказал я.
– Ну-ну, а если неизлечимо болен или жить невмоготу, так до конца своих дней и мучиться?
– Нет, нельзя, эгоизм это.
Говоря это, я думал о матери. Полгода назад, когда отец уехал в командировку, она неожиданно напилась. Обычно она пила мало и по праздникам. В тот день я застал её в спальне на кровати. Неподвижная, с раскинутыми в стороны руками, с землистым лицом, мать лежала, как подстреленная. Я ужасно перепугался. Подскочил к ней и вздохнул с облегчением. Жива! Одна её рука свисала с постели. На полу в лужице коньяка валялись пустая бутылка и тонкий, как нить, золотой браслет, который она никогда не снимала. Я всё убрал: не хотел, чтобы наша домработница увидела. Вытер браслет и осторожно, чтобы не потревожить мать, надел ей на запястье. И тут заметил скомканный листочек бумаги. Я поднял, развернул. Там была всего лишь одна фраза. Мамин почерк. Буквы плясали, клонились набок, некоторые подпрыгивали вверх. Мать явно писала пьяной. Прочитав, я похолодел. С той минуты я начал за ней следить и нервничал, когда сидел в школе: вдруг что-то случится в моё отсутствие. А поговорить с ней не решался. Не принято у нас в семье что-либо обсуждать. У каждого свой обособленный мирок. У отца – потому что он собственник, у матери – потому что трусиха, а у меня – потому что я лишний.
Записку я засунул в карман, чтобы потом разорвать и выкинуть. Вряд ли мать, очнувшись, о ней вспомнит. Смотреть на неё, лежавшую в забытьи на кровати, было неприятно. Во сне человек беззащитен. И у меня мелькнула страшная мысль, что, когда мать спит, она в полной власти отца. Глядя на неё, пьяную, я подумал, что, если мать ему изменяет, беды не миновать. Отец ничего не прощает, хотя сам далеко не святой. Я не очень-то верил в его верность. То, что позволительно ему, запрещается другим. Логика деспота.
Представлять, что у матери появился любовник, было тяжело. Я безумно ревновал.
– Что за херню ты несёшь?! Какой же это эгоизм, если лишаешь себя жизни?! – крикнула Алёна.