Нарцисс прерывисто вздохнул и произнес вдруг охрипшим голосом:
– Ох ты…
Ашер бросил капюшон на кровать и начал расстегивать кожаную рубашку – очень медленно. Я видала его грудь и раньше и знала, что она куда хуже лица. В правой стороне шли глубокие канавы, кожа была твердой на ощупь. Левая сторона, как и лицо, сияла ангельской красотой, которая когда-то, давным-давно, и привлекла к нему вампиров.
Когда молния раскрылась наполовину, обнажив грудь и верх живота, Нарциссу пришлось сесть на кровать, потому что ноги его не держали.
– Мне кажется, Нарцисс, – сказал Жан-Клод, – что после этой ночи ты будешь у нас в долгу.
Голос его был совершенно пуст, лишен выражения. Таким голосом он говорил в минуты величайшей осторожности – или величайшего страдания.
Ашер спросил, тщательно выговаривая слова, что как-то не гармонировало с исполняемым стриптизом:
– Какой уровень боли любит Нарцисс прямо – как это вы говорите – с ходу?
– Грубый, – ответил Жан-Клод. – Он умеет владеть своим желанием не выходить за границы для своего подчиненного, но если он внизу, то грубо, очень грубо. Период разогрева не нужен.
Голос Жан-Клода был по-прежнему пуст.
Ашер поглядел на Нарцисса:
– Это правда? Ты хочешь начать сразу с… со взрыва?
Одно слово, но сказано было с таким обещанием, что у Нарцисса вспыхнули глаза. Он медленно кивнул:
– Можешь начать сразу с крови, если у тебя хватит духу.
– Для многих нужен долгий период, чтобы это было приятным, – сказал Ашер.
– Не для меня.
Ашер расстегнул наконец молнию и спустил рубашку с плеч, подержал минуту в руках, потом ударил таким быстрым движением, что только воздух взвихрился. Тяжелая металлическая молния хлестнула Нарцисса по лицу раз, два, три, и кровь показалась из уголка рта, глаза обессмыслились.
Я была так всем этим потрясена, что, кажется, забыла дышать – только таращила глаза. Жан-Клод между мной и Ричардом сидел очень неподвижно. Это не была та окончательная неподвижность, на которую способен он, способны все старые мастера, и я поняла почему. Он не мог окунуться в черную тишину смерти под тем прикосновением «жизни», что мы в него накачивали.
Нарцисс кончиком языка попробовал кровь во рту.
– Я законченный лжец, но сделки я всегда выполняю честно.
Вдруг он стал серьезнее, будто легкомысленное заигрывание было всего лишь маской, а под ней – личность, более серьезная и думающая. Когда он поднял глаза, то я поняла, что эта личность опасная. Заигрывание тоже было взаправду, но частично оно еще было камуфляжем, чтобы каждый недооценивал Нарцисса. Глядя в эти глаза, я поняла, что недооценивать Нарцисса – это плохо, очень плохо.