– Опаздываю на поезд.
– Уходить? После таких-то откровений?
– Именно после таких.
Вместо ответа она приблизилась, взяла меня за руку и вложила пальцы в золотое кольцо, венчавшее застежку «молнию» у нее на платье.
– Иди сюда.
– Но мы знакомы всего три часа, – запротестовал я.
– Однако раскусил ты меня через три минуты.
Я отрицательно помотал головой:
– Три секунды.
Зубы ее блеснули.
– Мне нравятся незнакомцы.
Я потянул кольцо вниз и понял, что именно этого она и ждала.
* * *
Мы лежали рядом на белом пушистом ковре. Казалось, весь мир отлетел куда-то на миллион световых лет, и я не торопил его возвращение.
– А что, твоя жена тебя не слишком балует?
«Элизабет, – подумал я, – о Господи, Элизабет! Но иногда, хотя бы иногда...»
Столь хорошо знакомое ощущение вины захлестнуло меня горячей волной. Мир снова придвинулся вплотную.
Я сидел, слепо всматриваясь в темнеющую комнату. Гейл, видимо, поняла, что допустила бестактность, со вздохом поднялась и не сказала больше ни слова.
«В горе и радости, – с болью думал я. – В бедности и богатстве. В болезни и благополучии буду с тобой, только с тобой, пока не разлучит нас смерть».
Так я поклялся. В ту пору клятвы давать было легко. Но я не сдержал слова. Гейл была четвертой за одиннадцать лет. И первой почти за три года.
– Будешь так сидеть и дальше, опоздаешь на поезд, – прозаически заметила она.
Я взглянул на часы: оставалось пятнадцать минут.
Она вздохнула:
– Так и быть, подвезу тебя до станции.
Мы успели с запасом. Я вышел из машины и вежливо поблагодарил.
– Еще увидимся? – спросила она. Без всякой заинтересованности в голосе. Ей просто нужна была информация.
Как далека и холодна была она по сравнению с той женщиной на белом ковре! Включилась, выключилась. Как раз это меня и устраивало.
– Не знаю, – нерешительно пробормотал я. Светофор на краю платформы загорелся зеленым.
– До свидания, – спокойно сказала она.
– А что, Гарри и Сара всегда играют в гольф по воскресеньям? – осторожно спросил я.
– Всегда.
– Тогда, может быть...
– Может, позвонишь, а может, нет, – кивнула она. – Что ж, по крайней мере, это честно. А я, может, буду дома, а может, нет. – Отчужденно улыбаясь, она смотрела на меня через опущенное боковое стекло.
О, такая не зарыдает, если я не появлюсь! Но если приеду – примет.
Она подняла стекло и отъехала. Не махнув рукой, не обернувшись.