Проехав через Тусон, они направились на восток в сторону Уилкокса.
Позавчера вечером семья устроила отвальную, пригласив на нее всех своих друзей с семьями, – громадную вечеринку в заведении у Дебби и Джона, которая позже плавно перетекла в их собственный дом. Гости сидели на упакованных коробках и пили из разовых стаканов, стоявших на кухонной стойке. Кончилось тем, что Джулия проплакала весь вечер, обнимаясь со всеми и обещая не пропадать. Она принимала все предложения остановиться в доме приглашавших во время своих уже обещанных частых визитов на каникулы в Южную Калифорнию. Сама Джулия приглашала всех и каждого приехать к ним в Аризону. Правда, на самого Грегори все это прощание не произвело никакого впечатления. Он был скорее взволнован, чем грустил, и смотрел больше в будущее, чем думал о прошлом, – и даже сейчас, два дня спустя, продолжал испытывать этот оптимизм. Ему нравилось ехать через пустыню, и, несмотря на жалобы детей и мрачное настроение Джулии, он чувствовал себя счастливым. Они все начинали заново, их будущее было светлым и широко распахнутым им навстречу, и они могли делать все, что, черт возьми, придет им в голову. Благослови, Господи, эту лотерею!
Для путешествия они купили новый автомобиль – фургон «Додж», – и теперь Грегори наслаждался мягким ходом машины, ее действительно работающим кондиционером и звуком ультрасовременного аудиокомплекса. Он привык к еле работающему кондиционеру и разбитой подвеске старого «Форда», и разительный контраст между этими двумя машинами делал достоинства фургона вдвойне приятными.
Посмотрев в зеркало заднего вида, он увидел, что Саша читает Дина Кунца, а Адам и Тео играют в «Старую деву»[7]. Позади них, на последнем сиденье, сидела его мать и смотрела прямо перед собой. Ее глаза встретились в зеркале с его взглядом, и она одарила его бледной улыбкой.
Он улыбнулся ей в ответ.
Его мать поехала вместе с ними в качестве эксперимента. Она захватила с собой одежду, Библию и другие необходимые мелочи, но даже не попыталась продать свой дом, все еще полный ее мебели, – таким образом она зарезервировала за собой возможность вернуться в любое время. Как Грегори и подозревал, а вернее знал, она не испытывала восторга от того, что ей придется расстаться со своими друзьями, и молельным домом, и другими членами семьи, но она, по-видимому, понимала, что уже не молода, а так как он был ее единственным сыном, то согласилась поехать с ними. Казалось, что в какой-то момент мать обнаружила, что зависит от него больше, чем готова в этом признаться. Сейчас Грегори был рад увидеть, что любовь к близким пересилила у нее приверженность к местной молоканской общине. Подобное ощущение появилось у него впервые в жизни.