Может быть, именно поэтому я не стал ювелиром.
Однажды в нашей квартире зазвонил телефон...
Я снял трубку.
- Алло? - сказал я хрипло. У меня начинал ломаться голос. По
телефону меня иногда принимали за отца -- с его насмешливым
прокуренным тенором.
- Дима? Узнал? - спросил воркующий девичий голос.
- Конечно, - мужественно ответил я. Хотя ни фига не узнал. Кто
это может быть? Настя из соседнего подъезда? Ленка Полуэктова?
Олька Афанасьева? Учительница музыки в полупрозрачной блузке? Джина
Лоллобриджида из Фанфан-тюльпан? Хорошо бы.
- Пойдем вечером на танцы в парк? Вместе?
Вся жизнь пронеслась у меня перед глазами. Все коробки
пластилина, похожего на тол из фильмов про войну, все миллионы
слепленных солдатиков. Пластиковая модель "мига" и ледокол "Ленин"
с тысячью крошечных дверей. Все взорванные в подъезде патроны и
бутылки с карбидом. Пламя над забором и индийское кино "Танцор
диско". Ачи, ачи, джими, джими. Классическая борьба. Все горы
прочитанных книг и суровые слезы капитана Блада по Арабелле.
Несчастная, но дико привлекательная еврейка из Айвенго. "Три орешка
для Золушки" и эротические переживания на снегу. Смеющиеся девчонки
у магазина и взгляды искоса. Хи-хи, хи-хи. Тонкие руки. Деревянные
мечи и стрелы Робин Гуда. Любовь, сжигающая все.
Все предшествующие годы я ждал этой фразы.
С этого момента начиналась моя взрослая жизнь, полная
приключений и подвигов.
- Ладно, - сказал я. - Пойдем.
Воркующий голос продолжал:
- Зайдешь тогда за мной в шесть?
Мгновенное головокружение. Зайти куда? Наваждение спало. Кто
это? Где живет?
Как узнать?!
Нужно принять решение.
- Нет, - сказал я.
В трубке замолчали. Я слышал только дыхание.
- Нет?! - голос вдруг на мгновение показался знакомым. - Почему
нет?!
- Я передумал. Не хочу на танцы.
Израненный капитан Блад стоял в изрубленной кирасе и смотрел,
как верный "Синко Льягас" уходит на дно. Французские ядра свистели
над его головой. Голубые глаза капитана были спокойны...
- Но... подожди! - взмолились там.
Я положил трубку.
Пузыри вырвались на поверхность, вода взбурлила... и только
уцелевшая фок-мачта все еще возвышалась над гладью залива. Вскоре
исчезла и она.
Капитан Блад вздохнул.
Погнутая, окровавленная шпага выпала из его усталой руки.
Бум.
Тишина. Мужское одиночество.
Подошел Скарамуш и похлопал меня по плечу. Обычная
саркастическая улыбка была полна печали. Издалека, сквозь пары
гашиша, на меня отрешенно смотрел граф Монте-Кристо, возлежа на
подушках. Пан Заглоба, Д'Артаньян и Анжей Кмициц молчали, но я
чувствовал их поддержку. Восставший раб Спартак кивнул мне.